Ролевая игра "Свободная зона"


Город Шуа, Франция,
1940-1944.

(Москва, апрель 2018)


Вот эта Хэлкина фотография, на мой взгляд, может быть эпиграфом ко всей игре: Шахматная доска


О любви и о смерти.
Игровой отчёт Катаринки-Мур, она же Лорена Суртен.


Сказали мне, что эта дорога
меня приведёт к океану скорби -
и я, как дурак, ломанул вперёд.
Не совсем Акико Ёсано


Лорена Суртен. Жан Суртен.
От звучания этих имён мне долгое время каждый раз хотелось плакать.
Даниэль Клеман. Вивьен. Кристиан...

Привычно пойду издалека, с предыстории, потому что когда начинаю думать про саму игру, мысли разбегаются как руссильонские тараканы.


===============================================================
ХАРАКТЕРИСТИКА


Лорена Суртен, сорока двух лет от роду, француженка, родилась и выросла в городе Шуа. Жена полицейского Жана Суртена, кузина Этьена Карпа, дальняя родственница и близкая подруга Софи Ламбер. Бабушка у неё была испанка, вышедшая замуж за француза и мать уродилась вполне французская, а вот Лорена - вся в бабушкину кровь - горячая, страстная и немножко сумасбродная. Впрочем, с годами вполне остепенилась, очень любит свою семью - всю, невзирая на мелкие неурядицы, мужа просто обожает, что не мешает при случае смертельно его ревновать и порой скандалить.
Умеренная католичка. Политику считает мужским делом, не интересуется ей. И вообще считает, что по важным вопросам всегда лучше спросить мнения мужа.


===============================================================
ЖИЗНЬ


Отец Лорены, Клод Карп, держал табачную лавку, мать Инес вела дом и умерла от воспаления лёгких, когда Лорене было 15. С Жаном они знакомы с детства, а когда им было 17 и 20 - начался их роман. (И да, они действительно обяъяснялись, сидя на дереве. Конечно, Жан, как взрослый серьёзный юноша, сам бы туда не полез - но Лорена была сорвиголовой, а она ему нравилась.)
В 1915 на фронт ушли оба их отца - чтобы потом не вернуться. В январе 16-го Жана тоже должны были призвать и 23 декабря Жан и Лорена поженились. На свадьбу матушка Суртен подарила ей серебряный медальон, в который были вклеены крохотные фотографии Жана и Лорены. Она почти всегда носила его. Жан ушёл воевать, а Лорена осталась с его матушкой, к которой очень привязалась. Вскоре на Клода пришла похоронка. Табачную лавку пришлось продать - трудные времена, да и не слишком прилично молодой женщине работать в таком месте. К тому же вскоре выяснилось, что Лорена ждёт ребёнка. Ничего не могло быть лучше! - она просто сияла от счастья. 20 сентября родился мальчик, которого назвали Шарлем. А в 18-м вернулся Жан - единственный из мужчин семьи, его отец Гаспар тоже погиб. "Вернулся наш общий мужчина" - грустно шутили Лорена и матушка Суртен. (Лорена сама своему счастью не верила, ей всё время хотелось проверить: правда ли?)

Жизнь пошла чередом. Кузен Лорены, Этьен Карп, предложил Жану пойти к ним в полицию - и Жан согласился.
Через два года родился второй сын, Андре. Беременность была тяжёлая, роды трудные - но к счастью, мальчик родился здоровым. И снова Лорена радовалась, как трудно ни было.
/...и уж конечно она не знала, что как раз во время её беременности муж спутался с женой Этьена, Вивьен Карп и что родившаяся у неё год спустя дочь Луиза с оочень большими шансами дочь Жана, а не Этьена.../
Вообще с Карпами они общались тесно, Лорена всегда ладила с кузеном, в детстве он защищал её, да и потом отношения были неплохие. Конечно, говорить им особенно не о чем - Карп весь в работе и политике, а это ведь мужские дела.
Дети росли, когда Андре было три, а Луизе два, Вивьен умерла в родах, вместе с ребёнком. Лорена предложила взять пока девочку к себе - ну а как вы представляете одинокого полицейского, у которого дома двухлетняя малышка? Можно, конечно, нанять няню - но разве не лучше девочке среди родных людей, которых она знает и любит? Да и с кузенами ей будет веселее. Так Луиза стала жить в доме Суртенов, а Этьен брал её на выходные и приходил постоянно. Все её любили и баловали. Когда малышка подросла, она перебралась в родной дом, но у "мамы Лорены" дневала и ночевала. А потом всё больше времени проводила дома, всё реже бывала у Суртенов и постепенно перестала звать Лорену мамой. (Та переживала это болезненно, но в основном про себя, старалась никому не говорить. Вот если бы у неё была совсем своя девочка, которая и взрослой, и всегда говорила бы ей: "мама"!..)
Вообще Лорене очень хотелось ещё детей - но не сложилось. Она тихо и светло завидовала близкой подруге Даниэль Клеманн, у которой было пятеро.

Одна единственная тайна была у Лорены Суртен от мужа, горькая и болевшая даже теперь, спустя годы. В 34-м году здоровье её пошатнулось, начались неполадки по женской части. Встревожившись и не желая слухов в родном Шуа, она поехала на обследование в соседний городок - и у неё обнаружилась миома, причём настолько разросшаяся, что врач категорически настаивал на удалении матки. У Лорены случилась истерика. Удаление матки! Это же приговор! - окончательно отказаться от надежды родить ребёночка! Мало того - может ли она вообще после такой операции считаться женщиной? Однако врач был категоричен. И тогда идеей фикс стала мысль: только не говорить Жану! Вдруг он разлюбит меня? - он ни за что не должен узнать об этом!
В том же городке она заняла денег у подпольного ростовщика, и сказав всем родным, что едет лечиться в Сали дю Саля - лечебницу неподалёку от Тулузы, известную минеральными водами, уехала в Париж, потому что операция сложная и здесь такие не делали.
Когда она вернулась, муж долго ворчал, что лучше бы не ездила - вернулась совсем слабая и бледная, и долго ещё ходила как тень. Сказала, что пошло воспаление и пришлось его вырезать (надо же было как-то объяснить шрам на животе). Поскольку дело касалось "женских дел", муж особо расспрашивать не стал, да и свекровь больше заботилась, чем задавала вопросы. В который раз Лорена возблагодарила небо за то, какое прекрасное у неё семейство!

Деньги, взятые в долг, она рассчитывала вернуть, продав украшения, оставшиеся от испанской бабушки - та очень любила украшения. Лучше было бы продать их сразу, но врач сказал, что с операцией стоит поспешить. Однако тут возникли трудности. То ли украшения были не так дороги, как рассчитывала Лорена, то ли не имея опыта в таких делах она попала впросак и ювелир обманул её - но отдать удалось лишь половину. С оставшейся суммы стремительно набегали проценты, поистине грабительские, и постепенно сумма выросла непомерно.
Тайну Лорены знала лишь Софи Ламбер, подруга детства и кисельная кузина (они были четвероюродными, прадед Лорены - брат прабабки Софи). Именно ей в жилетку Лорена безутешно плакала о дочке, которой у неё никогда уже не будет! Она любила Луизу, но той было уже 12, и к тому же Лорене очень хотелось совсем свою девочку - маленькую, крохотную, как когда-то Шарль, а потом Андре, которую можно растить и нежить...
Софи же одолжила ей денег - немалую сумму, но это уже не спасало положения. Вот их-то с Софи разговор и услышал однажды случайно Этьен Карп. Расспросил, что и как (хотя всех медицинских подробностей она и ему не рассказала, а он не особенно интересовался). Отругал Лорену, что сразу не сказала. Та удивилась: "Ну, а чем бы ты помог? У тебя больших денег тоже нет. Расстраивать не хотела". Этьен ответил, что и деньги у него найдутся и не одними деньгами такие проблемы решать можно.
После этого кредиторы надолго замолчали. А потом от них пришло письмо, что долг погашен.
Как и что там Этьен сделал она так и не узнала. Но поговорила с Луизой - и та сказала, что нет ощущения, будто отец много денег потратил и сейчас в стеснённых обстоятельствах.
Лорене даже удалось выкупить обратно несколько вещиц.

Так шло время, Лорена растила детей, помогала в лавке матушке Суртен, помогала в кафе своей золовке - сестре мужа, Дениз Моллар. Дениз очень нравилась Лорене, хотя прямо сказать, мало у них было общего. Дениз была задумчивая, говорила немного, любила читать и нрав имела одновременно мечтательный и серьёзный. Она была куда умнее Лорены, знала и понимала вещи, о которых та даже не задумывалась. Лорена всё это чувствовала - и восхищалась золовкой.
Шарль пошёл учиться в лётное, потом стал летать, орошать поля. В 36-м в Шуа приехали сёстры Реналь - и Шарль по уши влюбился в младшую, Николь. Впрочем, она была на три года старше его, ухаживаний юноши не принимала, и тому пришлось постараться, чтобы завоевать сердце девушки. Но Шарлю это удалось и через какое-то время, когда он решил сделать предложение, матушка Суртен, хоть прежде и ворчала, что мол не дело это, что барышня старше кавалера, подарила мальчику своё обручальное кольцо - оно было особенным и передавалось от бабушки старшему внуку. Это кольцо он и надел на палец Николь при помолвке.

В 39-м году был городской праздник в честь приезда нового директора госпиталя, Мишеля Лемери. Во время его месье Лемери подошёл к Лорене, поздоровался с ней и спросил, как у нее дела и все ли хорошо?
Лорена ужасно смутилась - это он оперировал её в Париже, очень хороший врач и доброжелательный человек. Она ответила что-то неуверенное, а вскоре они с мужем ушли с праздника.
Конечно, Жан весьма заинтересовался, откуда это они знакомы, ведь доктор только приехал в город? Дома они имели весьма эмоциональный разговор. Лорена сказала, что с доктором Лемери познакомилась в Сали дю Саля, куда он приезжал из Парижа делиться опытом и курировал местных врачей. "И вообще, - сказала она, - если ты думаешь, что в том состоянии я могла думать о романах - то я просто пражаюсь. Ты мой шрам видел?" И Жан успокоился. Лорена весьма надеялась, что он никогда не узнает, что месье Лемери ни разу не был в Сали дю Саля. Доктора же она попросила не говорить никому, что лечилась у него в Париже - и тот обещал.

В маленьких городках народ приметливый и слухи, конечно, поползли. Матушка Суртен, когда их услышала, только руками развела: "Ух ты, Лорена, у тебя шашни с парижским лекарем?! Да, но когда успела? Если ты с семнадцати лет у меня под присмотром?!"
Лорена только смеялась: "Матушка, и вы туда же! Слушайте больше, вам ещё и не такого расскажут!" - на что матушка выразительно поджимала губы.
Слухи Лорену не волновали - пусть думают что хотят, лишь бы это не беспокоило Жана. (А впрочем, было и немножко тепло от того, что он ревнует!)

Между тем в мире наступали неспокойные времена. Началась "странная война". Она шла где-то далеко и сперва города Шуа никак не касалась. Жизнь шла своим чередом, Андре уехал в Париж, учиться на юриста. Родители некоторое время тщательно копили деньги на его учёбу.
Но вот начался призыв, пока ещё выборочный. В двадцатых числах сентября 1939 призвали Шарля. Они не успели пожениться с Николь, но Суртены считали её практически членом семьи. Девушка была прекрасная, лучше и не надо. Лорена старалась привечать её как могла.
Зато Андре расстроил семью. Он проучился полгода - и бросил, связавшись с компанией любителей джаза. Вернулся домой, полный идей о праве на самоопределение и прочих глупостях. На деле же он самоопределялся в компании других оболтусов, слушая свои визгливые песенки за бутылочкой пива.
Мнения в семействе разошлись. Матушка Суртен, питавшая слабость к Андре и всегда его баловавшая (на взгляд Лорены так даже слишком), сейчас видела главное зло почему-то в джазе, тогда как Лорена считала делом десятым что он там слушает - а вот то, что сын не учится и не работает сильно беспокоило её.
Никакие увещевания не помогали. Лорена тревожилась, Жан злился, а матушка Суртен тайком подсовывала любимому внуку франки.
Финалом стала пьяная драка, учинённая Андре. Терпение Жана лопнуло и он посадил сына на 15 суток за хулиганство - к ужасу матушки Суртен и удовольствию Лорены, которая к тому моменту уже подумывала, не пора ли отказать деточке от дома, коль скоро он ничем не занимается, а только лоботрясничает и дерзит.


===============================================================
СОБЫТИЯ ИГРЫ


"Пусть рухнут в бездну тьма и свет, любовь - единственный обет!"
"Знай - любовь даёт мне жажду жить, знай - и даст мне силы умереть... "
Рок-опера "Финрод-зонг"



ДЕНЬ ЛАНДЫШЕЙ.

День Ландышей всегда был праздником - и в этот раз ничто не предвещало беды. День начинался радостно, тёплый и солнечный. С утра Жан устроил целую сцену из-за того, что у новой блузки, которую Лорена купила и надела специально к празднику (любимого ярко-красного цвета) слишком глубокий вырез. Для виду немного повозмущавшись, Лорена слегка подшила злополучный вырез, пряча невольную улыбку. Ей было приятно, что муж ревниво относился к этому вопросу.
В праздничном выпуске местной газеты была колоночка про Шарля - о том, как он героически служит и как дома его ждёт семья и невеста. Лорена читала и тихо радовалась. Скорее бы он вернулся. Правда на следующей стороне была ироническая заметка, в которой высмеивался Андре с его пьяным дебошем - но Лорену не слишком это смущало. Напротив, возможно сыну полезно увидеть, что подвиги его не прошли незамеченными. Настроение слегка портил тот факт, что Андре всё ещё сидел в кутузке - но сегодня как раз истекали 15 дней и Жан обещал в честь праздника выпустить сына пораньше.

Праздник начался. Мэр говорил речь, звучала музыка, гуляли нарядные горожане.
Лорена, радостная, шла с мужем под руку и здоровалась со знакомыми. Навстречу им прошла чета Клеманов - Рене и Даниэль, они приостановились, раскланиваясь.
- Спасибо, дорогая, - сказала Даниэль, - рецепт пирога, что ты дала - просто чудесный!
- Рада, что тебе нравится.
Лорена вспыхнула от удовольствия. Её пироги славились на весь город и она охотно делилась рецептами. Даниэль и сама была большая затейница по части кулинарии и подруги любили поговорить и обменяться рецептами. Правда, последнее время редко удавалось поболтать - как-то незаметно дел становилось всё больше. Вот и матушка Суртен задумала поменять всё в лавке - сил и времени это отнимало немеряно.
К Лорене подошли Луиза и Вивьен - и тут только она вспомнила, что забыла взять ноты - городской хор собирался петь на празднике - и решила забежать за ними домой. А заодно узнать, отчего задержалась матушка Суртен, она ведь тоже собиралась придти на праздник.

Дома стояла тишина - и Лорена почему-то испугалась.
- Матушка! - позвала она.
Заглянула в её комнату - и придушенно вскрикнула. Матушка Суртен лежала наполовину на кровати, наполовину сползла на пол. Лорена подбежала, схватила её за руку. Рука была ещё тёплая - но открытые глаза смотрели мимо, далеко-далеко.
Лорена обняла её и тихо заплакала. Потом уложила на кровать, закрыла глаза. Стояла растерянно, не понимая, что же делать дальше.
"Боже мой! - промелькнуло в голове. - Жан и Андре скоро придут".
Она вышла из дома - и увидела идущую навстречу золовку.
- Ох, Дениз!
- Что ты? - Дениз окинула её своим внимательным взглядом. - Что стряслось?
- Дениз, матушка...
- Что с ней? Говори!
- Умерла, - выдохнула Лорена, обнимая золовку.
Та замерла, застыла - а потом тоже заплакала, горестно и безнадёжно. Так они и стояли на пороге, обнявшись и плача, пока снаружи не послышались сердитые мужские голоса.
- Так могу я наконец идти? - сварливо и возмущённо спрашивал молодой. - Свободен я уже или нет?
- Домой, матери на глаза покажись сперва, - мрачно отвечал голос постарше.
Лорена вышла навстречу.
- Мальчики... Зайдите в дом. Оба.
- Лорена? - Жан вгляделся в её лицо. - Ты в порядке?
- Жан! Там... матушка.
Оба стояли и смотрели на неё, не двигаясь с места - и тогда Лорена договорила:
- Она умерла.
И отступила, пропуская их. Жан и Андре вошли в комнату, где лежала Анна-Луиза Суртен - и остановились.
- Что с ней?
- Похоже на удар, внезапно совсем, когда мы уходили она была в полном порядке.
- Надо позвать священиика, - машинально сказал Жан.
- Ты сдурел, какого священника, ей врача надо! - возмущённо закричал Андре.
- Ты! Ты её довёл своими выходками! - рявкнул Жан.
- Замолчите, оба! - хором закричали Дениз и Лорена.
- Не здесь, - добавила Лорена. - Не над телом. Врач здесь уже не поможет, Андре, - сказала она, погладив сына по плечу.
Жан стоял неподвижно. Она обняла его. Казалось совершенно непредставимым, что теперь они будут жить без матушки...

Был приглашён священник. Отец послал Андре оформить бумаги о смерти. Вечером Лорена, шившая чёртные траурные повязки, хватилась: ни сына, ни документов. Она нашла Андре на площади, в компании граммофона и Изабель Боннэ. Они сидели на траве.
- Сын, ты документы сделал?
Он поднялся, пошатываясь - и Лорена поняла, что он пьян. Выразительно глядя сыну в глаза, она повязала ему на рукав траурную повязку.
- Документы?.. Да! Ты должна зайти... да, зайти в госпиталь!
- Зачем?
- Э... не помню.
- Не помнишь?!..
Лорена ощутила как накатывает бешенство. Он был не просто пьян, а очень пьян.
Тут вскочила Изабель.
- Пойдёмте, я вас отведу и объясню.
Ещё раз бросив на Андре уничтожающий взгляд, мать резко развернулась и пошла за Боннэ. Выяснилось, что для оформления бумаг врачу, констатировавшему смерть, требовалась её подпись, как лица, нашедшего тело.

...Отпевали Анну-Луизу в местной церкви, и похоронили на кладбище рядом.
Жизнь пошла своим чередом - но казалось, что идёт она всё более криво. Напряжение нарастало в городе Шуа.
Андре совершенно отбился от рук. После случая с документами Лорена долго кипятилась, даже нажаловалась мужу и тот крайне круто поговорил с сыном, таскал Андре зачем-то разбираться в госпиталь. Но толку не было. Лорена нервничала: Андре слишком много пил. Изабель Боннэ и Колетт Ламбер взялись, кажется, его воспитывать - и Лорена слабо надеялась на их влияние, но и вздыхала: слишком много женского внимания только портит молодого человека. Колетт к тому же была влюблена в него - но увы, он нравился ей куда больше, чем она ему.

Последнее время Лорена всё чаще замечала, как хмурится и отмалчивается Жан, как он посматривает на шефа - и подозревала, что у них с Этьеном растёт несогласие. Такое бывало и прежде. Зная бешенный нрав кузена, Лорена всякий раз слегка беспокоилась, но теперь беспокойство перерастало в тревогу.
К тому же Луиза, ставшая некоторое время назад очень молчаливой и скрытной (похоже, у девочки то ли был, то ли продолжался роман), вскользь печально говорила про отца какие-то вещи, которые сильно настораживали. Этьен всегда был неуправляемым - теперь же он казался пугающе целеустремлённым, словно не видел вокруг ничего, кроме своих планов.
Пожалуй, для Лорены знаковым событием стали выборы городского судьи. Было два кандидата - Шарль де Руссильон и Шарль Лелю. Лорена недолюбливала Руссильона - отчасти из-за его высокомерия, а отчасти из-за того, что матушка Суртен когда-то была его кормилицей, чем весьма гордилась ("я маркиза-то нашего - вот этой самой сиськой!.."), тогда как Лорену этот факт возмущал. Она тепло относилась к месье Лелю, у которого когда-то училась в школе (правда, математика давалась ей плохо - тем ценнее было доброе отношение преподавателя). И всё же в столь важном вопросе как выбор судьи, она предпочитала ориентироваться на мнение мужа. Но он был настолько замотан последние дни, что только придя уже в мэрию, она поймала его за рукав, прошептав: "Так за кого голосовать-то?" К её удивлению, он оттащил её в сторону - как стало ясно, подальше от Карпа, и зашептал в ответ: "Голосуй не за Руссильона! На меня не смотри, я не мог иначе."
Карп в это время сказал Луизе: "За Руссильона, конечно. Иди."
Увидев список, Лорена поняла, наконец, о чём толковал Жан. Голосование было открытым, горожане просто ставили своё имя и фамилию под одной из фамилий кандидатов. Жан не мог открыто выступить против мнения шефа. Значит, у них там всё стало совсем жёстко.
Впрочем, не только там. Вскоре объявили всеобщую мобилизацию. Андре впал в панику, он смертельно не хотел на войну. А Лорена, странное дело, почему-то не слишком испугалась за сына. Она чуть ли не обрадовалась: может быть, хотя бы это встряхнёт его, сделает человеком? Она очень боялась, что сын спивается.
А вот вопрос, призовут ли Жана, леденил её сердце. Есть ли у полиции бронь?

Софи Ламбер до сих пор ничего не знала о своём муже, он ушёл на войну, да так и пропал без вести. Она ужасно скучала по своему Полю - хотя последнее время Лорена стала замечать в подруге некоторые признаки, говорившие, что та то ли завела кого-то, то ли просто положила на кого-то глаз - но говорить об этом она не хотела и настаивать было незачем.
Они тихо печалились, сидя вечерами и обсуждая непутёвых детей (впрочем, Колетт-то не только слушала джаз, но и работала, притом отлично), мужей и последние новости. Писем от Шарля Суртены тоже не получали уже давно. Лорена недавно снова написала ему. Надежда, что письмо найдёт адресата, была почти призрачной, но всё же была.

Однако Жан, почти к неудовольствию Лорены, внял мольбам сына и походатайствовал о принятии его на завод - завод, как военное предприятие, давал бронь. Мест там сейчас не было, но ожидалось, и его поставили в очередь. Сам Андре, однако, пребывал от этого факта в крайнем унынии. Идти на завод было в его понимании немногим лучше войны. Сидя на скамье возле заводской проходной, куда отец почти приволок его, он выглядел мокрым нахохлившимся воробьём - сердитым и несчастным. Лорене стало жаль сына. "Где-то мы его упустили, - думалось она. - Может быть, как раз жалели больше, чем следует. Да и матушка Суртен, царство ей небесное, слишком баловала любимчика."

Новости по радио передавали какие-то очень уж бравые и обтекаемые. Все бросали дела и замирали у приёмников, надеясь услышать что-нибудь важное. Один юноша, совсем ещё мальчик, худенький, в сером пиджачке, всегда пробирался прямо к приёмнику и слушал с необыкновенным напряжением, комкая в руках большую серую кепку. Лорена каждый раз думала, остались ли у него родные на фронте, что он так ждёт вестей.
Сама она совсем не разбиралась в политике.
Однажды после выпуска новостей подошедший Жан спросил её, что говорили - звук был плохой и он не расслышал половины - а она, стоявшая совсем близко, с ужасом поняла, что ничего не может сказать. В сознании её оставались не факты, а лишь некие смутные образы. С тех пор она старалась как можно больше понять и запомнить - и вслушивалась в тексты новостей с напряжением и отчаянием.
Однако вскоре было объявлено о капитулящии Франции. Во главе правительства встал маршал Петен. Формально война была окончена - но что это означает на деле?
Жан говорил, что скоро всё образуется, он очень верил в Петена, тот прекрасно зарекомендовал себя на прошлой войне - но впервые в жизни Лорена чувствовала, что не может положиться на мнение мужа. Куда убедительнее, ближе к правде был скептический настрой Дениз. К тому же в её словах звучали понимание и уверенность, которых совсем не ощущалось в голосе Жана.
В городе стали появляться немцы. Это как-то настораживало, к тому же не было слышно, чтобы с войны массово возвращались наши, французы.

Как-то ночью они лежали без сна и Жан вдруг спросил:
- Лорена, тебе сколько лет?
Лорена улыбнулась в темноте: мужчины бывают такими смешными!
- Сорок три. Не помнишь? - поддразнила она.
Жан не принял игры. Он вздохнул и тихо сказал:
- А ведь наверно, у нас может ещё быть ребёнок. Ещё не слишком поздно.
Она задохнулась от надежды и нежности в его голосе - и от боли и горечи, вспыхнувших в груди. Ах, если бы это могло быть так!..
- Жан...
Больше она ничего не могла сказать, горло сжало и слёзы жгуче защипали глаза. Лорена подумала о том, что последние трудные, смутные времена очень сблизили их. Она почти решилась рассказать правду - но посмотрела на мужа, на его необычно мягкое выражение лица - и ей стало жаль отнимать у него надежду. Она ничего не сказала.

В городе стали возникать перебои с продовольствием, ввели продуктовые карточки. Постоянно выходили новые законы, один нелепей другого, у полиции было дел - не продохнуть. (Но Жан очень тщательно следил за тем, чтобы у Лорены всегда хватало продовольственных карточек.)
Остатки городского хора - Луиза, Вивьен, Мушет и сама Лорена - иногда собирались вечерами дома у Суртенов и репетировали. (Кристиан почти не появлялся.) Пели "Небо Парижа", "Буду ждать" - и "Марсельезу", которая хотя не была ещё запрещена официально, однако пение её могло уже повлечь за собой неприятности. От этого петь её было особенно приятно.
Для Жана одной из отдушин оставался шахматный клуб, который он, увлёкшись этой игрой, организовал год с лишним назад.
И хотя Лорене пару раз намекнули, что мол не слишком ли часто хорошенькая Мирей Клеман играет в шахматы с её мужем, она и ухом не повела. Обычно ревнивая, она хорошо понимала, когда ревновать не нужно. Тут у Жана был совсем другой интерес, а в Шуа не так уж много хорошо играющих в шахматы. Да и Мирей она знала - славная, порядочная девушка.
Сама Лорена тоже немного умела (в детстве часто играла с отцом) но не любила. Ей непонятен был смысл игры, защищаться она худо-бедно могла, а вот нападать - совсем нет.
Однако иногда, отчасти чтобы сделать приятное мужу, она приходила в клуб поиграть с совсем новичками, такими же неопытными как она. (А он и правда радовался, видя жену за доской. Главное ей хватало ума не играть с ним.)

И как-то раз, когда она только что сыграла с Мари Лелю (та совсем не умела и Лорене было даже слегка неловко выигрывать у неё), к столику подошла Амалия Руссильон.
- Я десять лет не играль в шахмат, - задумчиво сказала она.
Лорена несколько удивилась, она действительно ни разу не видела маркизу играющей, но сделала приглашающий жест:
- Присаживайтесь.
Они расставили фигуры и началась игра. Лорена не знала, хорошо ли играет Амалия - но решила рискнуть. И тут случилось необыкновенное: шахматы вдруг ожили и заиграли в глазах Лорены. Они играли практически молча, не спеша, подолгу обдумывая каждый ход - и впервые в жизни ей открылась красота игры. Лорена была так потрясена, что даже не очень запомнила, чем кончилась партия - то ли пат, то ли ничья... Но это было потрясающе интересно.
/...впечатления игрока и персонажа в этом пункте совершенно совпадают, от чего игрок полностью офигевает.../

Вечером она подлетела к мужу, вся сияя:
- Жан! Жан, как прекрасно, что ты затеял этот клуб! Спасибо! У меня получилось, ты понимаешь, мне впервые было интересно играть!
Он удивился и обрадовался. И эта радость общего интереса долго грела потом Лорену. Тем более, что радостей становилось всё меньше. А немцев в городе - больше. Однажды она видела, как один из них настойчиво стучался к ним в дом - и так струхнула, что повернула обратно в кафе, сделав вид, будто ничего не видела. За день он повторил попытку ещё несколько раз, но дома никого не было. Что ему надо от них? Ей было страшно. В тот день Жан вернулся домой поздно, часа в три ночи, когда она была уже морально готова пойти и разнести полицейский участок - он неделю подряд задерживался на работе до ночи и от усталости был похож на привидение. Потому она ничего не сказала ему про упорного посетителя.
А на следующее утро стук в дверь раздался в такое раннее время, что усталая невыспавшаяся Лорена сначала на чём свет стоит обругала стучавшего, а потом уже обнаружила, что это тот самый немец. Ей стало не по себе. Не навредила ли она Жану таким обращением?
Она вздохнула и любезно извинилась перед месье за свою несдержанность, объяснив её крайней усталостью. Тот охотно принял извинения, сказал, что всё понимает и не в претензии, представился Грундманном и просил их о разговоре. Поскольку Жан торопился на дежурство, порешили встретиться в три часа, возле участка. Лорена нервничала, но улыбалась.
В назначенный час они встретились и Жан предложил, чтобы не терять времени, пройти в тюрьму.
- Там сейчас никого нет, - объяснил он, - тихо и спокойно.
Они сели на узкие лавки и Грундманн заговорил. Вот уж чего Суртены не ожидали! - он привёз им вести о Шарле, которые тот передал через одного своего товарища. Не слишком радостные - сын был в немецком лагере для пленных, однако жив и передавал приветы родителям и отдельно своей невесте Николь. Грундманн всячески подчёркивал, что делает это потому, что совершенно уверен в безупречности воинской чести Шарля Суртена и будучи сам военным, высоко эту честь ценит. На вопрос Лорены, можно ли выяснить, где именно находится Шарль, он посоветовал послать официальный запрос и обещал поспособствовать его ходу.

Смутное чувство осталось от этого разговора. Немец выглядел интеллигентным доброжелательным человеком, однако хорошо ощущалось, что он рад оставить их должниками и собирается в будущем этот долг непременно стребовать. Лорена представить не могла, что ему может понадобиться - но мысль эта её беспокоила.
Зайдя к Софи рассказать о сыне, она застала подругу ревущей в три ручья.
- Пришло письмо от Поля! - рыдала Софи. - Представляешь, он жив! Он в лагере! А я-то, я-то... Я думала, что он мёртв...
Слегка успокоившись, Софи призналась наконец, что у неё есть любовник.
- Но я же не знала, - сокрушалась она, - я думала, что его убили. А он в лагере!
- Наш Шарль тоже...

Вернувшись в кафе, Лорена встретила Николь.
- Милая, как хорошо, что ты пришла! У меня новости от Шарля.
Она обняла девушку и та, вспыхнув радостью и волнуясь, спросила:
- Он написал? Где он?
- Нет, милая. Он прислал весточку через одного человека. Передавал тебе отдельные приветы. Видишь ли, новости не совсем хорошие. Он в лагере, мы будем сейчас узнавать, где именно - но по крайней мере он жив, это уже хорошо. Николь?!
Тут Лорена вкрикнула и бросилась к будущей невестке, потому что та вдруг медленно осела на землю.
- Что с тобой, тебе дурно?
- Темно вокруг, - слабо сказала Николь, - жарко... Душно...
- Врача! - крикнула Лорена.
Она помогла девушке снять пиджак и усадила её.
- Бедная моя!..
Однако по счастливой случайности врач был уже тут.
- Немедленно в госпиталь, - категорично сказал он.
- Ей только что сообщили тяжёлую новость, - на всякий случай уточнила Лорена, - может быть это просто нервное.
- Разберёмся, - пообещал доктор и увёл девушку.
Лорена осталась в смешанных чувствах. Впрочем, это действительно оказалась корь и через некоторое время Николь благополучно выздоровела.

Зато, в добавок к прочим тревогам, внезапно слегла Дениз. Ей стало плохо и Кристиан повёл её в госпиталь. Лорена осталась в кафе - официантка Мушет Шерье тяжело болела и сейчас они с золовкой работали вдвоём. Раньше им помогала матушка Суртен, но теперь она мирно спала у церковных стен, ожидая Судного дня. Ближе к вечеру, закрыв кафе, Лорена пошла проведать золовку и выяснить, чем же она заболела. К её удивлению, врач, увидев, её, сразу пошёл навстречу.
- Мадам Суртен, ваш муж в порядке, мы его лечим, но к нему сейчас нельзя.
- Жан? - она и не знала, что он заболел. - Что с ним?
- Дифтерия, мадам.
- А Дениз Моллар? Её я могу видеть?
- Да, у неё сейчас посетитель, когда он уйдёт - можете поговорить с ней, но недолго.
У Дениз оказалась дезентерия и кафе велено было пока закрыть. "Поветрие какое-то - половина семейства болеет! - думала Лорена. - Хорошо хоть Андре здоров". Андре работал теперь на заводе - что очень радовало родителей и совершенно угнетало его самого.
Когда Жан поздравил сына с началом трудовой деятельности, юноша не выразил ни малейшего энтузиазма.
- Папа, работать - трудно! - с возмущением жаловался он. - На заводе постоянно воспитывают, запугивают. Устаю как собака. Разве это жизнь?!
Поначалу Андре выглядел поникшим и жалким в своём неуместно модном пиджаке - но постепенно становился всё более мрачен и желчен. Лорена чувствовала, что сын стремительно взрослеет - против воли, тяжело и как-то непонятно для неё. Но надеялась, что он сумеет справиться с этим. Она понимала, что здесь ей нечем уже помочь Андре, теперь он идёт своим путём.

Когда Дениз поправилась, поскольку больше случаев дезентерии выявлено не было, кафе разрешили открыть, но велели провести там полную дезинфекцию. Несколько дней Дениз и Лорена меняли, перемывали и обрабатывали всё, от чашек и сахарниц до стен, столов и салфеток. Наконец кафе снова открылось.
Однажды, придя на работу, Лорена застала у кафе страшную и непонятную сцену. У стойки стояли двое незнакомцев крайне потрёпанного вида, а рядом - Этьен с видом гончей борозой и ещё кто-то из полиции (она не запомнила, кто именно). Дениз, непривычно бледная, говорила Этьену:
- Они могли бы помогать, у нас в кафе не хватает рабочих рук...
Но в этот момент один потрёпанный бросился бежать - тут же прогремел выстрел и он упал, как показалось Лорене, замертво.
- Арестовать мерзавцев! - скомандовал Карп.
Второго схватили, первого подняли и понесли - Лорена не поняла, был ли он ещё жив. Кафе опустело.
Дениз, белая как полотно, пошатываясь и сцепив руки, повторяла:
- Я не смогла спасти двух евреев... Не смогла...

Вся эта сцена, промелькнувшая так быстро, что Лорена почти ничего не успела понять, смутила её необыкновенно. Евреи, которых так не любил кузен Карп, были для неё некой абстакцией, она не слишком вникала в вопрос. Мало ли кого не любит Этьен! - он всегда был с заскоками, а та история с евреем, разорившим отца, превратила ненависть к ним в манию. Но это были люди и одного из них, кажется, только что убили на её глазах. Был ли он виноват в чём-то кроме национальности?
Сама Лорена общалась только с одним человеком, про которого точно знала, что он еврей - тем самым ростовщиком, у которого брала деньги на злополучную операцию. Надо сказать, он не вызвал в ней, конечно, добрых чувств, она тогда даже задумалась: может кузен и прав, что так к ним относится? Однако Кристиан, которого Лорена уважала, говорил как-то (по-секрету от Карпа, конечно), что сам он в евреях дурного не видит - люди как люди. (Она как-то пыталась спросить мужа, что он думает о евреях - хотя вопрос прозвучал скомканно и неловко. Жан ответил в том смысле, что его волнует скорее порядок, чем национальность и он согласен считать французом любого жителя Франции, если тот добрый сосед и не нарушает законы.)
И Дениз. Нет, Дениз не стала бы так убиваться, если б дело того не стоило. Она ведь явно не знала этих двоих - но это были люди. (Хотя откуда-то она знала ведь, что они именно евреи?..)
Всё в голове у Лорены перемешалось. Машинально убираясь в кафе, она думала о том, что война пришла таки в Шуа, просто она едва не последней заметила это.

Подходил к концу декабь. Приближалась дата, которую Лорена ждала и которой втайне гордилась - 25 лет со дня их с Жаном свадьбы. Она уже года два мысленно предвкушала и представляла, как это будет - но сейчас, на фоне всеобщего горя ей показалось неважным и едва ли не стыдным личное торжество.
- Послушай, - неуверенно сказала Лорена мужу однажды утром, - У нас, конечно, скоро юбилей, серебряная свадьба - но я посмотрела и подумала: может, не надо отмечать? Такое время, такое творится вокруг...
- Что ты! - неожиданно возразил Жан. - Обязательно надо. У нас двадцать третьего? - отлично, давай назначим на час.
Лорена удивилась - но и обрадовалась. Она с головой ушла в хлопоты и приготовления. Позвала друзей и родню, напекла лучших своих пирогов, чудом достала сливок и варёного молока для крема и соорудила грандиозный, в четыре яруса торт. Странное было у неё ощущение от этих приготовлений. "Пир во время чумы, - думала она, - иначе не скажешь. Но если мы не будем праздновать - получается, нас совсем победили..."
Николь уговорила её зайти в редакцию, рассказать что-нибудь про них с Жаном - пусть Жаклин напишет про их юбилей. Лорена стеснялась и понятия не имела, что рассказывать, но Николь уверила её, что Жаклин считает это отличной идеей и она уже договорилась.
Поговорили. В редакции царили хаос и спешка, кажется, горел номер. Заодно Лорена вспомнила, что выписанную газету им что-то давно уже не приносили.

Вышел закон о трудовой мобилизации, по которому мужчины в возрасте от 18 до 50 лет и незамужние женщины от 21 до 35 лет могли быть отправлены в Германию. Закон этот вызвал в Шуа волну негодования и... свадеб. Молодые незамужние женщины спешили стать замужними. Лорена узнала о законе от Николь - девушка прибежала и спросила, как отнесутся они к идее её сестры задним числом оформить их с Шарлем брак. Лорена была совсем не против, но план казался ей ненадёжным, даже опасным. Привыкшая уважать законы, она хоть и не могла согласиться с трудовой мобилизацией, но боялась, что если вот так в открытую просить в мэрии оформить брак - то есть, по сути, нарушить закон, то можно добиться скорее обратного эффекта - немедленной отправки в Германию. Перспектива эта казалась чудовищной.
- Надо выяснить, как это вообще происходит и что можно сделать, - сказала она, - я спрошу Жана.
Но Жан хмурился и, похоже, сам не очень понимал происходящее. (Последнее время он перестал говорить о Петене с уважением и больше молчал.)
- Сейчас, - сказал он, - вышел только закон, никого пока никуда не отправляют. На крайний случай, если будут формировать списки на отправку, будем прятать Николь у нас. Но я узнаю, что можно сделать.
Лорена поняла, что муж в растерянности и ей стало не по себе. Она вернулась в кафе, ощущая мир удивительно непрочным.

Туда же почтальон принёс ей в самый разгар приготовлений письмо - ответ на запрос о Шарле. Его перевели из одного лагеря в другой, строгого режима, передачи и письма были запрещены. Название лагеря было числовым кодом и ничего о географии не говорило. Лорена побежала к Софи. Выяснилось, что Поль и Шарль были сначала в одном лагере.
- Боже мой! - воскликнула мадам Ламбер. - Если это называется не строго режима, мне страшно даже представить, что творится в строгом! Посмотри, что пишет Поль.
И Софи показала письмо. Условия в лагере были ужасные, кормили из рук вон плохо, издевались... Но Полю хотя бы можно было писать и посылать продуктовые посылки.
Лорена хотела отдать Софи свои карточки - ей же нужно посылать продукты, но та не взяла, сказав, что пока у неё есть достаточно, а посылать сразу много она боится, не дойдут.
Сообщив новость о сыне всем, кому следовало, Лорена вернулась к своему занятию.
"Но хотя бы жив! - думала она, вырезая бисквитные сердечки и глотая слёзы, - Хотя бы жив..."
Прибежала счастливая и смущённая Николь Реналь - сестра всё-таки сделала ей в мэрии свидетельство о браке, согласно которому они с Шарлем расписались в 39-м году. Женщины обнялись и Лорена принесла золотые с янтарём серьги - от той самой испанской бабушки. (Она очень удивилась, что сделать поддельный документ оказалось так просто. Похоже, она многого не знала о жизни.)
- Это мой свадебный подарок тебе, милая. Как я рада! Так что мы будем праздновать не только наш юбилей, но и тайно вашу свадьбу! О, вот Шарлю будет сюрприз, когда он вернётся!..
/...обе они не знали, что в это время Шарля Суртена уже расстреляли в лагере. Софи Ламбер написал об этом её муж Поль, она сказала Жану и Дениз, а уже после юбилея - Андре. Но они так берегли Лорену, она никогда не узнала об этом... /

Прибежала Жаклин.
- Мы не успели пустить новость в номер! - сказала она, - Поэтому напечатали объявления!
И выложила перед удивлённой Лореной несколько красиво оформленных бумажек, неожиданно добавив:
- Но всё равно с вас 30 франков.
Лорена взяла объявления в руки - это было поздравление от редакции четы Суртен. Вообще-то следовало закатить скандал, желательно погромче. Потому что во-первых ни о каких деньгах её никто не предупреждал. Во-вторых речь шла о статье, в третьих никаких объявлений она уж точно не заказывала и бумажки эти были ей решительно не нужны (кому вообще пришла в голову такая идея!) - а главное, Жаклин проделала всё это как-то некрасиво и Лорена такого никому не спускала.
Но... В тот момент Лорена пребывала в столь нежном, романтическом настроении, что разбавлять его скандалом совсем не хотелось. (Возможно, проныра Жаклин на то и рассчитывала - пусть.) К тому же, как ни странно, она и правда, похоже, думала Лорену обрадовать, и поздравление было сделано так красиво - не хотелось спорить и портить кому-то радость в такой день. Деньги у Лорены были. "Буду считать это подаянием на благотворительность," - сказала она себе.
/...потом уже Люсьен Вейль горько скажет: "Это была единственная хорошая новость, которая вышла из типографии за всё последнее время..."/

Однако в час ничего не началось. Словно судьба смеялась и дразнила Лорену. Сначала пришёл Жан и сказал, что надо перенести на четыре, потому что у Андре смена - а как же без него? (Тем более, что заодно решили отпраздновать и начало его трудового стажа.) Затем, когда подошло к четырём, выяснилось, что смену сегодня задержали и она закончится позже. А когда смена наконец закончилась, Этьен Карп внезапно приказал всем полицейским, попавшимся ему в тот момент на глаза, срочно идти в бордель с тотальным обыском. Карп был злой как чёрт.
- Но шеф, - воскликнул Жан, - как же, у меня юбилей, серебряная свадьба!..
- Это приказ! - прорычал Этьен.
И вместо того, чтобы идти на свой свадебный юбилей, Жан пошёл в бордель. На обыск. =)
А Лорена, лёгкой походкой идя ему вслед, вдруг почувствовала себя такой счастливой! Да, это был её Жан. У него был приказ и она готова была ждать - как всегда. Но он ведь всё-таки пытался вырваться домой. Это была их жизнь, такая обычная в этом творящемся вокруг безумии.
Потому посмотрев, как группа заходит в бордель, Лорена пошла в кафе, улыбаясь всем встречным.
- Жан не может придти сейчас, он в борделе! - радостно объявила она уже собравшимся, от души наслаждаясь выражением их лиц. - С обыском. Приказ Карпа.
Андре был мрачен и желчен.
- Ну, в борделе - это лучше, чем расстреливать.
- Сын!..
/...Лорена на знала, что в эту смену на заводе состоялся показательный расстрел, оттого-то Андре и был мрачнее тучи.../
- А что, - язвительно спросил Андре, - дядя Карп тоже будет на юбилее?
- Андре, - просительно сказала Лорена, - ты же понимаешь, что сейчас я не могу сказать ему: не приходи.
- А, то есть мы уже и внутри семьи не можем откровенно и без политики?
- Андре! Ну и потом - как я позову Луизу и не позову его?
Лорена сама знала, что лжёт - и ей было противно.
Андре отвернулся.

Но потом они всё-таки собрались наконец все вместе, расселись и праздник начался.
Правда в самом начале Андре чуть не испортил всё, произнеся очень рискованный тост за свободу Франции - с такими формулировками, что услышь его Этьен, была бы безобразная сцена и бог знает, чем бы всё закончилось - но к счастью, кузен в том момент отвечал что-то Луизе и ничего не услышал.
Лорена жалела, что мадам Клеман не пришла, но она ведь сразу сказала, что скорее всего не сможет. Похоже, у Клеманов были какие-то неприятности, но Даниэль упомянула об этом так, что расспрашивать было неловко. Если захочет - расскажет сама, - решила Лорена.
И ещё удивило и слегка напрягло её присутствие за семейным столом того самого немца, Грундманна - она как-то не поняла, откуда он взялся, а спрашивать было уже неловко.
А в остальном всё вышло чудесно.
Они обменялись подарками - Жан подарил жене изумительный браслет крупного ровного жемчуга, сам застегнул на запястье. А Лорена повязала мужу настоящий шёлковый галстук. (Вообще-то она заказала ему в подарок "Справочник по криминалистике" для рабочей библиотеки, но он не успел дойти.)
Звучала музыка, пирогам и торту воздали должное, их поздравляли, они вспоминали, улыбались и держались за руки, словно 25 лет назад. И Лорена шепнула мужу: "Я люблю тебя, Жан. Всегда, все эти годы".
...Когда Жану пора было бежать, он ушёл, поцеловав жену, но тут же вернулся - в кои-то веки забыл на столе рацию. Поддавшись шаловливому настроению, Лорена взяла её за антенну, как мышку за хвостик, и, проведя у мужа перед лицом так, что он повернулся, удивлённый, пытаясь схватить рацию, обхватила его за плечи и прокружила, обалдевшего, под музыку несколько оборотов. Потом отдала злополучный предмет и, поцеловав мужа, смотрела, как он идёт по улице. Жан никогда не умел танцевать.

Их праздник удался. Он был словно кусочек прежней мирной жизни, островок счастья и остановившегося времени.
Но потом он кончился - и время словно рвануло ещё быстрее, ещё более неровно и нервно.
Пока они праздновали, Дениз с Кристианом неожиданно тоже расписались. Дениз было за сорок, она не подпадала под трудовую мобилизацию. Кристиан говорил потом, что испугался, будто немцы не наберут женщин нужного возраста и примутся за остальных - и, похоже, искренне верил сказанному, но звучало это на редкость неубедительно.
- Ты его любишь? - спросила Лорена, улучив минутку.
- Люблю! - пропела Дениз счастливо, делая танцевальное па, - Четырнадцать лет люблю! А он... дурачок.
Лорена порывисто обняла золовку. Было же что-то прекрасное и в эти смутные дни.

С деньгами и продуктовыми карточками становилось всё хуже. В кафе это было местами очень заметно: приходит такой бедолага, смотрит на еду голодными глазами, пересчитывает свои франки - и хорошо видно, насколько давно он не ел и как у него мало денег.
Это было непереносимо и Лорена потихоньку начала подкармливать тех, у кого было всё плохо - стараясь, чтобы это не бросалось в глаза. Где-то с широкой улыбкой: "За счёт заведения!" или "Разрешите вас угостить, у нас сегодня праздник!" - где-то занижая цены: "сегодня скидки!" или просто "обсчитывая". Разницу потом добавляла из своего кошелька.
У Жана были неприятности, но он даже толком не успел рассказать какие именно - совершенно зашивался. Лорена поняла только, что мужа шантажируют, угрожая расправой, если он не найдёт пропавшие ценности. Она страшилась за него.
По радио объявили о новом законе - совершенно чудовищный закон о евреях, запрещающий им чуть ли не всё, ограничивающий во всём - владениях, месте работы, учёбы, времени появления в общественных местах, списке мест, где им можно и нельзя появляться...
- Интересно, а дышать им можно? - язвительно спросил кто-то.
- Да, но только очень, очень аккуратно, - почти машинально ответила Лорена.
Что бы она ни думала о евреях, это было настолько бесчеловечно, что говорило само за себя. Как можно загонять людей в такие условия?

В один из дней Дениз пришла в кафе в необыкновенно приподнятом настроении, оглядела сидящих - и вдруг, достав из-за пазухи лист бумаги, зачитала последние новости. Это были другие новости, не те, что звучали по радио. Там говорилось о поражениях немецких войск, о том, что союзнические войска теснят Германию. На Дениз испуганно зашикали, а Лорена слушала, замерев. Она вдруг осознала, что бумага ведь не взялась неизвестно откуда, это листовка - и значит, кто-то её напечатал. И Дениз, скорее всего, знает, кто - или хотя бы догадывается. И значит, существуют люди, которые действуют. Совсем другими глазами посмотрела она на золовку.
Вечером подошли Даниэль Клеман с мужем. На груди у них были приколоты жёлтые звёзды.
- Даниэль, дорогая...
Мадам Клеман держалась с необыкновенным достоинством.
- Да, подруга, - сказала она, - скоро мы не сможем приходить к вам сюда кроме как в определённое время.
- Всё это ужасно.
Она страшно жалела, что не может пойти к Даниэль и поговорить - кафе как назло было полно, она не могла отойти от барной стойки, Дениз сегодня не работала. Лорена была потрясена. Клеманы живут здесь так давно, они свои - как смеет кто-то приходить и объявлять их врагами?!
Позже кто-то сказал:
- Что вы так переживаете, мадам, ведь ваш муж - француз.
Лорена скривилась. Как будто она переживала за себя!
- В наше время это совершенно ничего не значит, - холодно процедила она. - Француз, не француз... Сегодня это как бы имеет значение, а завтра уже и нет.

Едва посетители схлынули, неожиданно ввалились несколько бошей. Лорена никогда не видела их столько сразу и очень испугалась. От них исходило ощущение ленивой силы, скуки и опасности. Они расселись за столики на открытой терассе, развалившись в креслах - этакие хозяева жизни - и явно ждали, что к ним подойдут.
"Сама маркиза де Руссильон не гнушается подойти к стойке и сделать заказ, - неприязненно подумала Лорена, - а эти уверенны, что им всё сделают." Она из принципа сперва обслужила двух местных покупателей, затем, когда те ушли, обмахнула стойку тряпкой. И подумала вдруг, что просто неразумно дольше игнорировать незванных гостей.
- Месье чего-то желают? - спросила она, стараясь говорить скучающе вежливо.
Компания заказала, она поставила чашки и блюдца на поднос, но тут рука её дрогнула и чашка кофе опрокинулась, заливая стойку и пол под ней - и только тогда Лорена поняла, как дрожат у неё руки. Она налила новую чашку, принесла и поставила на столики всё заказанное.
- С вас 80 франков.
Один из бошей протянул ей стофранковую купюру.
- Сдачи не надо.
Удивительно, насколько презрительно это может прозвучать! "Что ж, - мстительно подумала Лорена, - отлично, на эти 20 франков можно накормить кого-то ещё".
Она убрала деньги и взялась вытирать пролитый кофе. Тут пришла Дениз и Лорена горячо пожала ей руку, возблагодарив небо - ей было очень страшно оставаться с ними одной. Она облегчённо вздохнула, когда боши поднялись и ушли.

День сегодня тянулся бесконечно долго. Лорена вернулась домой едва живая, хотела переодеться - и тут услышала шаги и голоса. Жан и Кристиан. "Давай к нам, здесь никого нет сейчас, можно поговорить", - сказал Жан. Они прошли в гостиную - и что-то удержало Лорену от того, чтобы окликнуть их. Она никогда не лезла в работу мужа - но сейчас затаилась, сидя на кровати. Может не хотела мешать - им действительно явно надо было поговорить - а может дело в том, что на этот раз речь шла не только о работе?..
Они обсуждали депортационные списки и то, как можно спасти депортируемых.
- Если времени совсем не будет - можно спрятать у нас дома, - сказал Жан. - Здесь как раз удобные переходы между комнатами, а если будет обыск, пока боши идут по коридору, можно убежать или через окно, или через внутренние комнаты, там есть второй выход.
Лорена сидела тихо-тихо. Сердце её гулко стучало в груди.
Жан не заглянул в спальню. Они вышли.
Значит, вот оно как! Она не ощущала страха - только острую гордость за мужа. И собранность, словно перед прыжком. Надо будет сказать ему, что слышала их разговор - так будет значительно проще, чем если он станет оберегать её от волнений.

В этот момент снаружи послышался шум. Дом Суртенов был как раз напротив главного входа вокзала. Лорена вышла на порог - и застыла. Немецкий конвой в сопровождении полиции вёл к вокзалу несколько человек с жёлтыми звёздами. Впереди шёл Этьен Карп. А среди конвоируемых Лорена увидела Даниэль Клеман.
Что?! Даниэль?! Милая, славная Даниэль? В ушах зазвенело, она впилась в неё взглядом. Та словно услышала, посмотрела прямо в глаза.
- Спасибо тебе за всё, - спокойно сказала Даниэль. Она как всегда, высоко держала голову.
А Лорена слова не могла произнести, только смотрела на подругу, не отрываясь.
- Что здесь происходит? - нарочито спокойно спросил Карпа подошедший Жан Суртен.
- Депортируют евреев, - ответил тот. - А тебе что, их жалко?
- Ну, эти люди мои соседи, - неопределённо ответил Жан. - Хотелось бы понимать, что с ними будет.
Лорена не расслышала ответа - кажется, что-то в том роде, что они больше не соседи и это к лучшему.
Вышел начальник вокзала, они о чём-то заговорили. Этьен презрительно бросил:
- Возьмите у них документы, они им всё равно больше не пригодятся.
В этот момент Лорена возненавидела кузена. И одновременно поняла, что увозят их на смерть.
- Ну нет, - возразил начальник, - у всех должны быть документы, до самого конца пути. Но поезд всё равно пока не прибыл, придётся ждать, смотрите расписание.
- Так, - распорядился Этьен, - тогда всех обратно в тюрьму! Ждать здесь слишком опасно.
И их повели обратно.

- Жан! - Лорена прижалась к мужу. - Там Даниэль.
И она зарыдала. Это было уж слишком. Жан обнял её и пошёл в участок.
Кто-то - она не запомнила кто - спросил:
- Что случилось? На тебе лица нет!
- Несколько человек из города депортируют, - сказала Лорена и зарыдала снова. - И Даниэль, Даниэль Клеман среди них.
- Кто там был ещё?
Лорена пыталась вспомнить - но видела только Даниэль. Её лицо стояло у ней перед глазами.
Что же делать? Лорена вспомнила разговор Жана с Кристианом. Она пошла в полицию, но Жана там не было. У дверей тюрьмы стоял на посту Кристиан. Она подошла и тихо спросила:
- Нужно что-нибудь сделать?
Тот сразу понял её и, кажется, даже не удивился.
- Боюсь, - сказал он, - что тут уже ничего сделать нельзя.
Оглушённая, Лорена вернулась домой и караулила, когда снова приведут депортируемых. Она судорожно соображала, как можно спасти подругу - но мысли все были какие-то смешные, детские. "Отвлечь внимание конвоя и незаметно втащить её к нам в дом. Как отвлечь? - пауза. - Разбить, рассыпать что-нибудь? Бусы? Они стеклянные, если бросить их на мостовую, будут громко прыгать. Но это смешно, никто не обратит внимания. К тому же, если б и вышло - отвлекая внимание от заключенных, она привлечёт его к себе, а кто же тогда втащит Даниэль в дом?"
Ничего лучше этого глупого плана не придумывалось, но Лорена сама не заметила, как начала машинально обрывать красные прозрачные бусины с длинного ожерелья, купленного к серебряной свадьбе.

Наконец послышался шум. Она вышла на крыльцо. Их вели. Среди конвоя она увидела Жана и Кристиана - очень мрачных и серьёзных.
Если бы Даниэль стояла ближе к ней, Лорена, наверно, всё же попробовала бы свой дурацкий план - но она была как назло дальше всех, почти у дверей вокзала. Даже взорви Лорена дымовую шашку, ей невозможно было бы и дотянуться до подруги незаметно, не говоря о том, чтобы затянуть в дом.
Поэтому всё, что она могла - это стоять здесь и неотрывно смотреть на неё.
/...бедной Лорене даже не пришла в голову мысль, что Даниэль увозили не одну, а вместе с семьёй и даже получись всё - она вряд ли согласилась бы спасаться одна.../
Она услышала, как начальник поезда сказал кому-то:
- Вам тоже нужен билет?
А потом они садились в поезд. Когда Даниэль вошла в вагон, Лорена наконец встретилась взглядом с Жаном. Он был сумрачен, сосредоточен и весь подобрался, словно старался не делать лишних движений. Он зашёл за конвоируемыми в вагон - и в этот момент раздались крики и выстрелы.
Андре Лелю выстрелил в Этьена Карпа - и на мгновение сердце Лорены сжалось мстительной радостью. Но тут же юноша сам осел под выстрелами. Он стоял совсем рядом с Лореной и она растеряно огляделась вокруг, отступила. Кажется, Кристиан и Луиза бросились к Этьену, а кто-то ещё схватил Лелю. Суматоха, крики и шум совершенно ошеломили её, она потеряла способность думать, только молча смотрела на всё это.

Наконец улица опустела. И только тогда Лорена осознала, что Жан не вышел из вагона. Озадаченно стояла она у вокзала, глядя вслед ушедшему поезду. У неё проверили документы - она показала их машинально, не думая.
Подошёл Кристиан, совершенно растрёпанный и удручённый.
- Кристиан, - спросила она, - а что, разве конвой должен сопровождать депортируемых до конца пути?
Тот словно очнулся.
- Что? Нет, кажется, нет.
- Но Жан сел в поезд. Он завёл их внутрь и не вышел.
- Как? Да, я сейчас проверю.
Он бросился к начальнику вокзала, вернулся растерянный.
- Он говорит, что севших по ошибке не было...
- То есть он проводит их до места и вернётся, да?
- Не знаю... Сейчас, сейчас я попробую связаться с ним!
Он достал рацию, включил её.
- Кристиан вызывает Жана! Жан, ответь! Кристиан вызывает Жана!..
Но рация молчала.

Медленно, медленно накатывала на Лорену душная, плотная пелена. Заволакивало глаза, перехватывало горло, туманило голову.
Кристиан посмотрел на неё беспомощно и отчаянно.
- Мне кажется, он сел в поезд просто потому, что не мог иначе, - тихо сказал он.
Сел на поезд? Без неё?! Просто бросил её одну, потому что не мог иначе?! "Жаан..., - растерянно подумала она. - Жан, как ты мог? Почему ты не позвал меня с собой? - я поехала бы с тобой куда угодно. Ни одного вопроса бы не задала. Жан..."
Вопросы... Сплошные вопросы, да! - ни одного ответа не было у неё, всё вокруг зыбко и неопределённо. Он сел в поезд, сел... Нет, Жан не мог уехать вот так, не простившись с ней хотя бы взглядом. И тогда она вдруг улыбнулась. Мир стал на место.
- Кристиан, всё в порядке! - сказала она. - Жан уехал в Париж. Я подожду.
И пошла по улице, оставив растерянного Кристиана стоять у вокзала.
Да, он уехал в Париж. Что ж, она будет ждать его возвращения.

- Что случилось, тётя Лорена? Что с вами?
Это Луиза, милая девочка.
- Всё хорошо, солнышко. Дядя Жан уехал в Париж. Я жду, когда он вернётся.
И она продолжила расхаживать по улице - туда-сюда. Почему-то было важно не выпускать вокзал надолго из глаз. Конечно, Париж далёк - но вдруг он передумает и вернётся с полдороги? Ах, Жан, милый Жан!.. Почему же так больно и хочется плакать?
Я буду ждать... И тут вдруг в памяти у неё вспыхнула песенка, которую они пели в хоре давно, два года назад. И она запела.

Буду ждать...
Пусть проходят дни -
Верю и всегда
Буду ждать.
От зимы
Птицы скрыться должны,
Но домой летят
В дни весны...

Голос прерывался от слёз, боль то накатывала, то отступала - но Лорена старалась не слушать её, она шагала и слушала только мелодию - зыбкую, ускользающую. Кажется, у неё опять спросили документы - это было не важно, она не ответила и не обратила внимания, продолжая петь.

День за днём бегут -
Всё туман, всё обман,
Всё постыло тут...
Не беда -
Буду ждать,
Как всегда...

- Мама? Ты в порядке? Что с папой?
- Конечно, всё в порядке. Папа уехал в Париж, Андре. Я жду, когда он вернётся.
- В Париж? - Андре недоверчиво и недоумённо свёл брови. - Зачем?!
- Откуда же я знаю! Это неважно, раз уехал - значит так надо. Дела, наверно. Вернётся - и сам всё расскажет.
- Лорена! - Софи вынырнула как из-под земли, налетела, крепко ухватила за руку. - Ну-ка, ты чего это?
- Я ничего. Жан уехал в Париж, Софи. Я жду, когда он вернётся.
- В Париж? Вот и прекрасно. Конечно, подожди - а пока пойдём-ка выпьем чего-нибудь. Я хочу с тобой выпить.
И она решительно поволокла подругу в сторону кафе, оставив сбитого с толку Андре одного. (Но успела то ли что-то сказать ему на ухо, то ли обменяться парой слов с Кристианом - Лорена не запомнила, ей всё виделось как-то смутно.)
В кафе Лорена обняла Дениз.
- Ах, Дениз, милая, Жан уехал в Париж, понимаешь? Надо только подождать его. Я и жду.
Софи усадила её за столик, налила чего-то, хотя Лорена отбивалась.
- Но я не хочу!
- Надо! Надо поесть и выпить. Ты ела сегодня?
- Не помню, кажется да.
- Поешь!
Сопротивление было бесполезно. Когда Софи бралась за дело, она становилась неостановима как танк. Лорена попросила воды.
- Ты же знаешь, Софи, я всегда делала так, как говорил Жан. Если бы он позвал меня с собой, я бы поехала. Но раз он не мог - значит, будем ждать, да?
- Да, милая, да. Всё верно, ты... Куда ты?!
А Лорена встала - потому что зазвучавшая по радио музыка была так прекрасна, что у неё защемило сердце. И она начала танцевать под неё - так, словно вокруг не было никого, словно не было войны, не было боли...
И вдруг её свернуло, скрутило от боли - и она зарыдала, обняв подхватившую её Софи.
- Плачь, плачь, родная, - говорила подруга, снова усаживая Лорену и крепко обнимая её, - сейчас надо плакать, - и сама заплакала вместе с ней.

Морок развеялся - и с отчётливой ясностью Лорена увидела, что Париж - только сон. Всё не так, всё больнее и проще. Мир был резким и осязаемым. И был не просто пуст - пустынен.
- Знаешь, Софи, - сказала она, - он не поехал в Париж.
- Знаю. - ответила та, - Знаю.
Лорена смотрела на такой привычный столик в кафе "Гранат" - и мысли сменяли друг друга. Ей пришла в голову мысль убить кузена. Но яда у неё не было, оружия тоже, да если б и нашлось - вряд ли ей удалось бы справиться с опытным полицейским. Поэтому по размышлении она уронила эту мысль, как сломанную вещь.
/...совсем, совсем не об этом была Лорена, мысль эта была последней попыткой уцепиться за жизнь - жалкой и неубедительной.../

Потом подумала, что если не есть - всё кончится относительно быстро. Но недостаточно быстро, да и родные этого не позволят. Та же Софи, похоже, прекрасно поняла подругу - вон, глаз с неё не спускает. Не зря они дружили с младенчества и знали друг друга как облупленных. И это, кстати, проблема.
- Мадам Суртен, это вам.
Почтальон протягивал ей письмо. Письмо на зелёной бумаге. "Лорене Суртен" - написано знакомым почерком. И рядом размашистый крест.
Она развернула лист.
"Дорогая Лорена!
Я постарался сохранить верность нашему городу, потому что не знал, как сохранить верность Франции. Я помогал нашим соседям, а в конце прыгнул выше головы, пытаясь спасти 5-х людей, которых нацисты назвали евреями.
Прости и прощай,
Твой Жан."


/...уже потом, после игры я узнала, что он сел в поезд, грохнул машиниста, хотел перехватить управление, отъехать и пешком вернуться назад, чтобы втихую решить, как быть дальше - но не успел перехватить и поезд разбился. Лорена никогда не узнала деталей, но поняла главное.../

И в душу Лорены снизошёл покой. Она улыбнулась, прижимая письмо к груди. Ей было невыносимо больно и она была счастлива.
- Это от Жана, - сказала она Софи, встретив её вопросительный взгляд.
- Дай посмотреть! Какие новости, что он пишет?
- Самые лучшие, - сказала Лорена, не давая и пряча письмо, - он пишет, что любит меня.
- Ты так сияешь!
- Я очень счастлива. Теперь всё хорошо.
Она в самом деле была счастлива. Всё стало на свои места. Жан любил её и знал, что она поймёт. Он не мог просто сесть в поезд, он не собирался умирать, он пытался спасти их. "Я знала, что он не мог просто уехать".
Она глотнула воды, взяла прекрасную тарталетку - сегодня Дениз превзошла саму себя в украшении блюда.
- Так, я хочу есть! Ты права, надо поесть.
К ней подошёл какой-то мужчина - она не рассмотрела его как следует, слишком сосредоточена была на своих мыслях.
- Мадам, мне просили вам передать, - сказал он, протягивая ей целую пачку свёрнутых продуктовых карточек и денег.
- Спасибо.
Наверное, надо было расспросить его о том, кто и когда просил, при каких обстоятельствах... Но она и так знала кто - имеет ли значение остальное? Даже тогда он позаботился о ней...

Словно всплывшая на поверхность воды лилия выплыло воспоминание: их серебряная свадьба, они с Жаном сидят рядом, рука в руке, залитые солнечным светом; музыка, красные искорки на кружевной салфетке от подаренных Морисом сердечек, глаза Жана...
"Всё было, - подумала Лорена, - всё это было..."

Она пересчитала карточки, половину отдала Софи. Та начала было возражать, но Лорена отмахнулась.
- Тебе нужно, чтобы посылать Полю. Видишь, как тут много, я отдала тебе только половину, бери и не спорь.
Потом спросила:
- Софи, а ты лавку совсем закрыла? Мне бы хотелось купить кое-что.
- Нет, заперла просто. Я сейчас ремонт стараюсь кусочками делать, чтобы торговля не прекращалась вовсе - иначе на что жить-то?
- Вот и хорошо! Откроешь?
- Конечно открою, пошли.
- Сейчас, минутку, я только скажу несколько слов Андре!
Софи шла по пятам как заправский сторожевой пёс, она твёрдо решила не оставлять её одну ни на минуту.
- Подожди, я быстро, ладно?

Лорена вошла к себе. Она не могла не проститься с сыном. Он был дома. Обняла его.
- Андре, мальчик мой! Ты так вырос, так изменился! Мы с папой очень гордимся тобой. Прости меня за всё.
- Что ты, мама! За что простить? Это я должен просить прощения.
- Вот, прочти, ты должен знать это.
Она протянула ему письмо отца. Андре читал - и на лице его отображалась полная растерянность.
- Как!.. - простонал он. - Боже мой! А я-то... Я думал, отец как дядя Этьен! А он спасал людей! Пока я делал мины, он... Мама, сожги это письмо.
- Что ты! - Лорена испуганно забрала письмо - последнее и единственное своё сокровище, спрятала в карман пальто. - Зачем?
- Оно может навредить тебе и папе.
- Андре!
Лорена вгляделась ему в лицо и увидела - он не понял. Вздохнув, она усилием воли разогнала туман в своей голове. Надо, надо собраться. Сын заслужил правду.
- Андре, папе уже нельзя навредить, понимаешь?
- Но он же вернётся из Парижа!
Она вздохнула, погладила его по плечу.
- Сын, папа не поехал в Париж. Он сел на поезд вместе с депортируемыми.
- Да какая разница, где! Ну не в Париже, ещё где-нибудь - он же вернётся...
Нет, он совсем не понимал.
- Он не вернётся. Пойми же, Андре, это был билет в один конец. Всё кончено.
Она ещё раз обняла сына, до которого начало, наконец, доходить - и вышла.
- Ну что, идём?
- Да, пошли.

В галантерейной лавке Лорена развернула платок. На жёлто-рыже-коричневом фоне тянулись ветви и летели листья. И она подумала, что рисунок словно про них: про осень, про ветер, уносящий всё, про последнюю любовь и смерть.
- Вот этот! Какой красивый... Сколько он стоит?
- 50 франков.
Ей очень хотелось дать больше - но тогда Софи снова повысит бдительность, она только только слегка расслабилась. Лорена повязала платок на шею. (Жану бы понравилось.)
- И вот эту ленту - ах, как она хороша!
Лента была и впрямь хороша - тёмно-серая, стального оттенка. Лорена приложила её к волосам, оглянулась в поисках зеркала.
- Софи, а зеркало-то у тебя где?
- Ой, мы его перенесли пока в соседнюю комнату.
- Хорошо, пойду примерю.
Она вышла в жилую часть, на ходу повязав ленту на пуговицу пальто, чёрным ходом выскочила на улицу - и бросилась бежать.

Увидев Николь Реналь, она отвлеклась ещё на минуту. Положила девушке в руку свой медальон - тот самый, с их фотографиями.
- Николь! Я хочу, чтобы это было пока у тебя - на всякий случай. Когда вернётся Шарль, отдай ему и скажи, что мы с папой очень любим его.
Николь слегка испугалась.
- Почему не вы сами? Я не могу взять это!
- Милая! - Лорена глянула на неё строго. - Я ведь не дарю тебе медальон, а только даю на сохранение. Мне так будет спокойнее.

Оставалось ещё одно дело. Лорена завернула в кафе к Дениз. Та была в необычайно приподнятом настроении, почти в эйфории. Похоже, пришли добрые новости с фронта. Боясь, как бы ей не стали о них рассказывать, Лорена торопливо сунула золовке в руки деньги и продуктовые карточки - не так уж мало, все, какие у неё оставались.
- Вот, ты найдёшь, как их употребить. А это, - она достала золотые перстень и серьги с прозрачными голубыми камнями, последнее, что осталось от сокровищ испанской бабушки, - мой подарок тебе на свадьбу, я ведь не поздравила тебя как следует.
Обняла Дениз и убежала. Она бежала не очень долго, потом перешла на шаг. Вряд ли Софи сразу сообразит, куда именно она пошла.
А пошла Лорена на перевал. Дошла до высокого места, где тропа подходила к крутому обрыву - и шагнула вниз.

.............................................................................................................

...Раздался гудок паровоза и спокойный голос сказал:
- Проходите.
Она шагнула в вагон, получила белый билетик, на котором стояла печать: "Оплачено" и опустилась на сиденье у окна.
Ей дали бумагу. Там были вопросы - и она писала ответы на них.
Имя, фамилия, семейное положение (замужем, конечно - ей даже в голову не пришло, что теперь это может называться иначе).
Лорена очень удивилась, увидев строчку "1-2 факта биографии, которыми может гордиться". Гордиться? Это было как-то не о том, не про неё.
"Я не делала ничего особенного, просто жила, любила свою семью и друзей, заботилась о них" - написала она.
Почему-то это осознание успокаивало.
"1-2 факта биографии, которыми не может гордиться". И снова она зависла. Там, в жизни, ей было, конечно же, чем не гордиться - но это было так давно! А здесь, в смерти, были только она и Жан. И перед ним ей нечего было стыдиться.
Даже о том, что не сказала ему про операцию, она всего лишь жалела.
/...это потом я узнаю, как Клеманы искали 9000 калорий, чтобы отправить детей через перевал и буду ужасаться - ведь я могла им помочь! Но тактичная Даниэль и словом не обмолвилась. И ещё узнаю, и ещё.../

Она написала четыре письма - и в каждом писала почти одно и то же: "Простите меня, но я всегда любила Жана и никогда не хотела ничего другого. Я люблю вас, но просто не могла иначе."
Андре, Луиза, Николь, Софи Ламбер. (Софи, которая так старалась спасти её.)
Было очень жаль Андре и Луизу, особенно Луизу - ведь она так молода, а Этьен совсем не опора ей. Она чуть не написала: "Передай Этьену моё проклятье", - но вовремя спохватилась. Каково девочке будет получить такое поручение.
Она очень верила в Андре, хотя и понимала, что мальчику будет сложно и трудно. Но он многое понял, он справится и не пропадёт.
/...ей и в голову не пришло, что сына могут арестовать.../
Почему-то она не написала письма Дениз, а попросила Николь передать золовке, что она всегда восхищалась ей, что считает её самой мудрой в семействе, и уверенна, что Дениз поймёт, потому что умеет понимать.
Ещё она просила Николь передать Шарлю слова её материнской любви и вины. "Будьте счастливы с Шарлем, - написала она и, поколебавшись, всё-таки приписала: - Или будь счастлива."

Вот и всё. Письма отданы.

- Дальше вы отправляетесь в вечность.
Вечность терпелива. Можно было вернуться в Шуа, бесплотным призраком проскользнуть меж его домов, неощутимо поцеловать в лоб оставшихся. Но призрак Лорены не мог сделать этого. Он покинул Шуа давно, слишком давно. Она умерла ещё тогда, на улице, узнав, что Жана нет больше. Острые камни перевала были только формальностью.
Впереди ждала вечность - но пока оставалась только боль.


===============================================================
ПОСТИГРОВОЕ

* * *

Пела, пекла, колыбель качала...
Радостно мужа в дому встречала.
Плакала, пела, жила, молилась.
Возле него её жизнь кружилась.

Годы стучали о край причала.
Мир каждый день расцветал сначала.
Лето сменялось дождей ненастьем.
Дней череда ощущалась счастьем.

Шила, смеялась, детей растила.
Время над ними волной катило.
Мужа любила, ждала, скучала.
После - тревожилась и молчала.

Мир заворочался беспокойно,
песни звучали уже нестройно,
небо затягивало грозою,
страх по утрам выпадал росою.

Как никогда они были блИзки,
но не дрожали, считая риски.
Жизнь, как вагон, на пути качнуло.
Было всё, милый - и всё минУло.

Пела, пекла, колыбель качала...
Радостно мужа в дому встречала...
Возле него её мир кружился -
после него её мир разбился.

Мужа любила, ждала и пела.
Мир опустел - и она взлетела.
Птицею с кручи душа упала
в камни холодные перевала.
17.04.2018


===============================================================
БЛАГОДАРНОСТИ


* * *
Есть в славном городе Шуа
у каждого секрет.
Не всякий знает до поры,
француз он или нет.

Беря своё от перемен,
беря еврейский след,
и сам не знает Карп Этьен,
еврей он или нет.
(Отец он или нет!=)

Судьба дала серьёзный крен -
никто не даст совет.
Ещё не знает Жан Суртен,
доедем или нет.

Бросаясь вплавь в круговорт
падений и побед,
никто не знает наперёд,
кто выживет, кто - нет.

Но вот получено письмо -
и ни к чему ответ.
Лорена знает, что его
на свете больше нет.
03.05.2018

В первую очередь - спасибо огромное Раисе! И всей мастерской группе. За потрясающую игру, которая в самом деле получилась больше, чем игра. За изумительные, завораживающие тексты, с которых, собственно, для меня игра началась. За простроенную картину мира, за тщательнейше прочерченные связки, за внимательность и готовность до последнего работать с игроком. За потрясающее смысловое поле, на котором каждый мог задать свои вопросы - и получить ответы. Или не получить - как повезёт. За концепцию поезда, наконец. И возможность написать письма.

Во вторую очередь - спасибо всем игрокам, вот без исключений. То есть спасибо городу Шуа - он получился настоящим, живым, объёмным - не 60-70 человек, а действительно небольшой городок, со своей жизнью, своим внутренним кипением интересов, противоречий, страстей, сложностью родственных связей и взаимоотношений, слухами, с разными слоями общества, со своими тараканами - во всех смыслах слова. Это потрясающий эффект! Такое чувство, что мы не моделировали город, а действительно жили в нём.

Наконец, спасибо моей прекрасной, большой, любимой семье!
Жан, мой прекрасный муж, самый лучший, самый любимый, самый заботливый и надёжный! (Чёрт с ней, с Вивьен, хорошо, что Лорена не знала - но она простила бы тебя, а Вивьен и подавно, она могла представить, каково было жить рядом с Этьеном.) Спасибо тебе за всё - за твою честность и веру в справедливость, которые ты умудрился сберечь на такой работе, за твою любовь и заботу, за плечо, которое всегда ощущалось, за то, что берёг и был рядом. За эти 25 лет вместе, в конце концов. За поезд и за письмо.

Дениз, лучшая из золовок, умная, мудрая и понимающая, добрая, тонкая, ироничная и молчаливая, умеющая на всё посмотреть так, как никто другой. Ты всегда была выше и лучше меня. Я очень любила тебя. Жить и работать рядом с тобой было сущим удовольствием. Спасибо за всё, за то, что давала надежду и хоть какое-то понимание происходящего, за то что в самое тяжёлое время ты была для Лорены нравственным маяком. Спасибо. Прости, что я ушла.
(И за Туссена спасибо отдельное!)

Андре! Милый, милый Андре, сынок, "щеночек", как звала тебя бабушка! Спасибо тебе за то, что был таким живым, неожиданным и совсем другим, чем мы. За то, что в чём-то был честнее нас. За то, что остался жив. (И за убийственной честности отчёт!) Спасибо, прости меня и будь счастлив, сын!

Луиза. Дочка, славная моя девочка, спасибо тебе за твою нежность, твою храбрость и отвагу. За твою скрытность и твои песни. (И да, я потрясена твоим триггером.) За то, что не стала говорить лишнего. Меня мучает мысль о том, что я оставила тебя, но я так горжусь тобой! Будь счастлива.

Спасибо моему виртуальному сыну Шарлю - за то что был и был первенцем. За то, что нашёл прекрасную девушку и завоевал её сердце, подарив нам надежду на будущее. За то, что сражался и умер достойно. За то, что мы любили тебя.

Матушка Суртен, Анна-Луиза, моя прекрасная свекровь! Которая хотя и не смогла приехать на игру, всё же сыграла по полной. Спасибо за чудесное предыгровое взаимодействие, за море фразочек, заботу и язвительность, за безвременную кончину и всё, связанное с ней. Спасибо, что после смерти родителей стала мне настоящей матушкой. Спасибо за таких чудесных детей, наконец! (Да, напрасно ты пеняла мне, не было ничего с доктором, я всегда так любила твоего сына!)

Николь Реналь, несбывшаяся моя невестка, спасибо тебе за то, какая ты всегда была милая и славная, за то, как сильно Шарль любил тебя и ты любила его, за мою надежду на ваше счастье, за вашу безумно горькую свадьбу. Как хорошо, что ты выжила! Будь счастлива, девочка.

Софи Ламбер, подруга моя и кузина, спасибо тебе огромное! За неизменную на протяжении всех этих лет дружбу и поддержку, за сплетни и общее горе, за то, что берегла от страшных новостей и после так отчаянно пыталась спасти меня. (И за фотографии!)

Спасибо кузену Этьену Карпу за пугающую убедительность, несгибаемость, маниакальность.
Будь проклят, кузен!
(Больдог, ты прекрасен! Спасибо!)

Даниэль Клеманн, подруга. У меня сжимается горло от непреходящего чувства вины. Прости. Спасибо тебе за всё, за то, какая ты была добрая и гордая, и удивительная. Мы маловато взаимодействовали на самой игре, но ты была очень важна для Лорены. Спасибо.

И спасибо Рене Клеманну за образ и послеигровые разговоры.

Спасибо Кристиану за его честность и наивность, за всё, что он сделал и не успел, за отчаянную пронзительную горечь. Ты был таким настоящим!
И за организацию хора.
(Филита, спасибо за переводы песен с французского, ты крутааа!)

Дорогой мой хор! Кристиан, Луиза, Вивьен, Мушет - спасибо! Простите, это моя вина, что мы не спели на День ландышей - я протупила сразу взять колонку на праздник (хотя там вообще было странно с праздником), а потом всё понеслось и завертелось - но наши ночные спевки были прекрасны и спасибо вам за них! Марсельеза в ночи без музыки отдельно доставила.

Вивьен, спасибо! Мы почти не общались за пределами хора - но я очень волновалась, когда узнала, что тебя арестовали. Ну и конечно твой финальный выстрел - Лорена не узнала, но я под впечатлением.

Спасибо прекрасной и загадочной Мушет Шерье за песни, за помощь в кафе и за отсутствие, позволившее мне тоже упахаться за стойкой до полного изнеможения. Добровольно я вряд ли бы сделала это, а оно оказалось сильным игровым моментом. Ну и как прекрасно, что ты осталась с Дениз!

Спасибо Колетт и Изабель за попытки вправить мозги моему мальчику! Барышни, пусть у вас всё сложится хорошо!

Спасибо Тристану и Анатолю, вы делали образ полиции очень неоднозначным и законченным.

Спасибо Амалии Руссильон за партию в шахматы! Она перевернула моё представление об этой игре.

Спасибо монастырю в полном составе, ваши службы были глотком благочестия в этом бедламе (а об остальном Лорена не знала).

Спасибо месье Буавену, вы были очень выразительны, в ваших глазах читалась своя история.

Спасибо почтальону за письма и лаконизм образа.

Спасибо супругам Лемери, вы были такие красивые вместе! Доктор, вам отдельное спасибо за доигровые договорённости.

И вообще госпиталю спасибо.

И спасибо борделю - было на кого фырчать поначалу и возмущаться. А Адалин получилась такая ромашка, что её как-то даже жалко было всю дорогу, не получалось сердиться.

Спасибо бошам - ребята, вы были реально страшные!

Спасибо начальнику поезда.

И спасибо огромное за отчёты всем, кто писал их!

*

Отдельное спасибо Тору, Сэму и Лесе, приводившим меня в чувство после игры. Без вас я бы не выдержала.
Я глубоко благодарна моему пожизнёвому мужу Ку, который героически неделю выносил мои рыдания и две недели слушал и говорил со мной про игру.


===============================================================
РЕФЛЕКСИЯ


"Сам себе загадай, сам себе ответь,
Нужен ли опыт смерти твоей душе."

Олег Медведев


Вот я и умерла на игре. (Да, со мной это впервые.)
Впервые я знаю не только начало и отдельную историю персонажа, но и последний финал.
Вообще-то мне давно хотелось получить опыт игровой смерти, но не думала, что оно будет так. А впрочем, никто не думает, наверно - поди угадай.
Ну и да - я знал, что будет плохо, но не знал, что ТАК долго и больно. В том смысле, что я понимала, на какую игру еду, но несколько недооценила всё же уровень личного здеца. Да и нельзя было предсказать заранее, как оно выстрелит. Да, меня переехало как никогда прежде, за все 13 лет, что играю.
Ни о чём не жалею! Дело того стоило.
Не думала прежде, что захочу поехать на такую игру - казалось бы, совсем не моё - и вряд ли решусь ещё.
Зачем оно было мне нужно? Я ехала посмотреть в глаза этому страху. Потому что невыносимо видеть его тень за спиной. И нет, не было ощущения "попробовать безопасно-понарошку". Было очень страшно в процессе и очень больно потом.
Но не жалею ни разу и да - здесь-и-сейчас мне стало легче и понятнее жить.

Про игру.


Разное.


*
Ещё перед игрой Жан, Андре и я перегородили подкладом комнату (изначально на 6 кроватей), поделив её на три спальни, супружескую спальню, гостиную и два коридора, причём так, что можно было пройти половину дома разными путями. Прятать никого не свелось, но лично мне строяк сработал. И ощущение пространства было очень вкусное.

*
Меня страшно, ужасно напрягла система калорий. Я поздно увидела её - и вообще пожалела, что поехала на игру. Как человек с не сказать голодом, но неоднократным длительным недоеданием в анамнезе, я очень стремалась. Мне было страшно тратить деньги, потому что потом может не хватить на еду. Я просто об коленку себя сломала, чтобы не зачитерить первый цикл и честно порвать франки, на которые я набрала калорий. И то, если совсем уж честно, заставила на другой только день. Слава богу, что в этом смысле у Суртенов всё было нормально. И то я панически искала Андре, чтобы убедиться, что мальчик поел и ему не плохо от голода. И страшно благодарна была Жану, который с той же целью выискивал меня.

*
У меня были непростительные провалы по знанию кастинга - например я в упор не отследила детей Клеманнов - а явно должна была знать их, раз мы дружили. Я только после игры поняла, что Мирей - Клеманн. =) А ведь она ходила в шахматный клуб!
И вообще не соотнесла Жаклин как старшую сестру Николь! - а тоже должна была.
Но нас было так много, я честно пыталась и просто не потянула.

*
Я не видела этого на игре, но потом меня совершенно ушибло доской, на которой было расписание поездов:
Шуа - Барселона
Шуа - вечность
Шуа - Мадрид
Шуа - вечность...

*
Лорена многого не знала - и многого уже не узнает.
Что Шарль расстрелян.
Что Кристиан погиб позже, в перестрелке.
Что Луиза уехала в Париж искать их с Жаном.
Что у Дениз родится сын, которого она назовёт Шарлем...

*


Про Лорену.

"Этот мир состоит из любви - и другого не будет..."
Л. Бочарова


К этой игре я как раз поняла и запомнила, что всё, что придумала я про персонажа до игры - только набросок, а каким будет он я всё равно узнаю лишь на игре.
Перед самой игрой мне стало казаться уже, что Лорена просто дура и как вообще мне её играть и любить (а не могу же я совсем не любить персонажа, мне же с ним жить!).
Вот и посмотрела, какой она получилась. Не дура, нет, хотя и интеллектуальности там не было совсем. (Я только после игры осознала, что даже не подошла изучить книжные стелажи в библиотеке - для меня невозможная вещь, а ей не было дела до книг.=) Просто совсем другая.
Лорена получилась, наверно, самым обывательским жителем Шуа. (Сопротивление? - она слова-то такого не знала, а про явление заподозрила только когда Дениз вслух зачитала листовку про союзнические войска.)

Интересно, кстати, что Лорена ведь вполне себе работала - и в лавке у матушки Суртен, и в кафе - но в анкете при этом написала "домохозяйка". Она так ощущала - что главная её работа - дома. Ощущала себя в первую очередь женой, потом матерью. Вся она была о любви. "Любила свою семью и заботилась о ней."
Я ехала играть ровно в это, в фон трагических событий - посмотреть, как ушибёт временем и странной войной самую обычную, простую женщину, предельно далёкую от политики, живущую семьёй и домом.
Хорошо ушибло, качественно.
Невыразимо больно.

Что для меня ещё оказалось неожиданным, на что никак не рассчитывала - это то, что внезапно она получилась такой принцессой в башне - её очень все любили и берегли. Старались не ранить, не говорить лишнего. От этого было невероятно тепло. И очень многое прошло мимо просто потому, что Лорена не знала. (Это не сожаление, просто констатация.)
А можно было вообще-то и сказать. Лорена не особенно боялась за себя. Когда пришёл песец и она посмотрела ему в глаза, то готова была и прятать, и делать что-то ещё - просто было уже поздно. Дениз верно сказала - она была сильной. При условии, что Жан был. (И да - никогда не знаешь, как поступишь и что сможешь выдержать, об этом тоже...) Если бы дети не были взрослыми, Лорена не смогла бы уйти, оставить их. Но дети выросли.
Сложный вопрос, что было бы, если б жива оставалась матушка, для которой сын тоже был свет в окошке...
Но игра, как и жизнь, смеётся над сослагательными. Так что я в очередной раз убеждаюсь - есть такая штука - судьба.

Неожиданно для персонажа сыграла и ветка с операцией. Вообще-то изначально тема займа у ростовщика была предложена Этьеном "для укрепления родственных связей" между кузенами. Пытаясь понять, зачем ей понадобились деньги и почему втайне от мужа, я вышла на операцию - а потом уже была притянута история с доктором Лемери и слухами. Предполагалось, что на игре может выплыть, что Лорена таки была в Париже и это спровоцирует разборки в семействе - а в итоге вопрос Жана про ребёнка стал для Лорены одним из очень глубоких внутренних событий.
Вообще фокус на игре постоянно смещался внутрь.
Я не планировала, конечно, играть крышесъезд - крышенька у неё поехала совершенно сама - и это был тоже очень интересный опыт, наблюдать, как оно медленно подплывает - и разум соскальзывает, соскальзывает с края...
И ещё. Жить в Шуа постепенно становилось всё тревожнее и страшнее - и конечно, Лорена очень боялась и за мужа, за сына, за невестку, за друзей... Но когда поняла, что Жан погиб - она внезапно стала вне страха. Потому что терять ей стало нечего. И даже бош, спрашивавший документы, отступил прочь.

По всем канонам Лорене идти в ад. Но ей плевать. На чьей-то фразе "Бог не допустит" она вдруг оглянулась вокруг - и перестала быть доброй католичкой. Потому что Богу всё равно.

Отчего меня так переехало - так это от того, что совпало игроцкое и персонажное. Лорена была о любви - и вот эта любовь в нас с ней - общее и базовое, системообразующее. Просто у меня есть много чего ещё, а у неё - только это. И когда проехалось по самому глубинному, разделить было безумно сложно.
Какая-то часть меня хотела остаться там, на перевале.
(Я очень рада, что эта часть меня получила возможность развернуться в полную силу и взять своё - потому что ей это было нужно, а в реальной жизни, разумеется, я такой роскоши позволить себе не могу. Теперь она сыта и довольна, а я знаю о себе ещё кусочек.)

Очень странно - никогда я так сразу не выроливалась из персонажа - и никогда не могла так долго перестать чувствовать его горе и горе о нём. Когда я вышла из поезда, то сразу перестала ощущать себя Лореной - Лорена была мертва - но и Катаринкой не могла ощутить. Я была словно никто и нигде, а вокруг были только пустота и боль.
Оттого-то я и не могла вернуться в игру, ни второй ролью, ни призраком. История Лорены закончена и остальное ей было всё равно. И мне с ней заодно.
Очень долго мне были на удивление далеки дальнейшие события игры, что и как у кого сложилось. Я читала отчёты, но словно с другой игры, на которой не была. Потом прошло, интерес вернулся.

Кроме того, я ехала на игру с простым вопросом: "Как жить, когда происходит такое?"
И сначала мне показалось, что не получила ответа, вернее, что ответом мне стал тупик. Но потом осознала, что у меня любая игра всё равно получается о любви - даже если в ней нет ни малейшей любовной линии - она может быть о любви в широком или напротив, специфическом смысле - но именно так. И тогда стало ясно, что сама я об этом - и что ответ получен. "Живи так, будто на земле рай." Потому что ты всё равно не сможешь иначе. Просто не будет - но будет по-своему правильно.

Игрой я довольна по полной - если в этом случае можно так выразиться, конечно. Но и переехалась по полной. Весь, так сказать, спектр впечатлений.

Прощай, город Шуа, город Выбор, я была счастлива в кругу твоих улиц. Но я не хочу оставаться там. Я иду дальше.

P.S.
После игры у меня не осталось триггеров, как у некоторых. Я не вздрагивала при виде поездов, людей в форме, каких-то упоминаний... Вот только повсюду на улицах люди казались мне удивительно похожими на жителей Шуа, словно город выплеснулся в реальность. Потом прошло.
Острота схлынула, мир вернулся в душу - но море печали осталось и долго ещё будет шуметь где-то там, на грани слуха.
Однако пока я писала отчёт, апрель закончился, настала дата, с которой начиналась игра - 1 мая, День Ландышей. Для меня он в контексте прошедшей игры неожиданно стал катарсисом и осознанием, что всё продолжается.
Время идёт, снова сменяются времена года, вот и опять настал День Ландышей. Смерти нет.

==============================================================================================


Ландыши

Назад к странице игры