Мне не понять, не разложить,
не разобрать на междометья
переплетённые соцветья,
врастающие в слово "быть".
Густой осенней темнотой
прохлада кутает скитальца,
но ускользает, как сквозь пальцы,
в изгибы вечности живой.
Сливаясь с голосом травы
в мою судьбу в ночи короткой
любовь вплетается походкой
и поворотом головы.
Её души мне не понять,
она предельно осторожна -
но ей перечить невозможно,
как не заметить или лгать.
Непонимание и страх
ещё не повод для сомненья
(но видеть это изумленье
в чужих, распахнутых глазах!),
но этот, ветками в стекло,
извне, иной миропорядок
в неточной близости догадок:
что было, так и не прошло.
Мне не понять - но разве я
решаю, кто кого обманет,
и кто однажды, первым, канет
за тёплый полог бытия.
17.02.1914
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Письмо. Мари - Мусе
30 мая 1914,
Петербург
Здравствуйте, Мусенька, дорогая моя, бесценный друг!
Как ваше здоровье, прошла ли наконец та скверная простуда, что досаждала вам?
Ах, когда вы уже вернётесь из своего нескончаемого путешествия, я не видала вас целую вечность!
Спасибо за книгу, что вы прислали мне с Анатолем, это настоящее чудо.
Даже суровый мой братец оценил ваш вкус, а вы же знаете, что он строгий критик и мой проводник в мире литературы. Сейчас он уехал и почти не пишет - он мной недоволен и даёт это почувствовать. Надо сказать, что прежде я страдала бы от такого обращения куда больше, а сейчас внезапно оказалась к нему почти нечувствительна. Мне даже страшно, сколь мало мне его недостаёт.
Он оставил мне, уезжая, список книг, кои рекомендует к прочтению. И будет бранить, когда вернётся - я положительно не могу читать сейчас, совсем нет настроения.
После того, как два лета назад я познакомилась с Антоном, Юрой, Натали и Мишенькой, и прочими Серовыми - с тех самых пор, как увидела работы их батюшки, я не могу перестать думать об этом. И знаете, мне кажется, что в семействе моём преувеличивают значение литературы как искусства главенствующего. Разве может один вид искусства главенствовать над другими? А если б и мог, то таким искусством я скорее согласилась бы признать не литературу и не живопись даже, но музыку. Образ художественный, выраженный в слове или воплощённый на полотне, взывает всё же к привычным нам понятиям, содержащимся уже в нашей памяти и сознании - но образ музыкальный обращается непосредственно к духовному началу человека, минуя его представления. Оттого-то я отношусь к музыке с осторожностью - она неподвластна постижению разумом, я перед ней бессильна. Но оттого и притягательная сила её так велика и так меняет она человека. Не правда ли, ничто так не способно рассеять грусть и дурное настроение, как час, проведённый за клавишами рояля или за гитарой? Однако я никогда не пойму, что должно быть в голове у человека, способного писать музыку.
С литературой всё просто - берёшь слова - самое привычное средство - и выражаешь себя.
Рисунок же и живопись находятся как бы посередине - то есть берут привычные образы, но переводят их в другую плоскость восприятия.
Конечно же, нас учили и рисовать, и музицировать - но мне самой теперь удивительно, как я прежде не видела, насколько искусственно и жалко это делалось в отношении рисования! Мне бесконечно жаль упущенного времени. Недавно я пыталась ещё раз поговорить с родителями о своём желании учиться рисованию - но встретила решительное противодействие. Маменька считает, что это вообще неподходящее занятие для молодой девушки - возиться с грязными красками, которыми можно испортить платье и общаться с сомнительными личностями (к которым она относит всех художников, не делая исключений), а папенька во-первых, всегда с ней соглашается, а во-вторых, полагает, что мне нужно более думать о развитии литературного таланта и не отвлекаться на пустяки. Я почти жалею, что поддалась тогда на мнение Ивана Алексеевича и сделала сборничек стихов.
С одной стороны, когда я гляжу на свои рисунки, мне кажется, что папенька прав. Но с другой - ведь стихи я писала всегда, прежде ещё, чем научилась записывать их - а рисовать взялась не так уж давно. Откуда мне знать, есть ли у меня талант рисовальщика, если я даже не попытаюсь его развивать? Но пока всё против меня, потому попытки свои стараюсь держать при себе. Однако не делать их вовсе не в состоянии, меня слишком тянет в эту сторону.
Но я боюсь, дорогая моя, что слишком заговорила вас и вы станете пенять мне. И в самом деле - скорее бы уже нам увидеться - вот тогда и наговоримся обо всём на свете!
Мы живём на даче уже целый месяц и право же, это какое-то чудо! Ах, милая, как прекрасно сидеть на нашей веранде, когда яблони вокруг в цвету - воздух тогда становится густым и душистым, и словно светится бело-розовым.
Ах, что за счастливое лето! Мне кажется, что жизнь моя расцветает как те яблони.
Друг мой, вы были решительно правы, я совершенно влюбилась! - сами знаете в кого. И у меня есть некоторые основания считать, что это взаимно. Хотя он, конечно, прекрасно, прекрасно владеет собой - а может быть просто не влюблён так безумно как я. Братец, кажется, не слишком одобряет меня - он считает, что всякое восторженное состояние вредно, потому что нарушает ту строгость мысли и чёткость суждений, которые одни и достойны человека разумного.
Конечно, вы знаете, его мнение я всегда ставлю до крайности высоко - и здесь он безусловно тоже отчасти прав - но сейчас мне право, кажется, что где-то он и ошибается. Что может быть прекраснее влюблённости?
Да, положение моё, кажется, грозит стать двусмысленным - Александр, помните, тот, что ухаживал за мной целую зиму, проявляет признаки решимости. Мне кажется, он вот-вот сделает мне предложение - и я не совсем понимаю, как удержать его от этого. Ах, это было бы так некстати! Самое обидное, что Александр ужасно мне нравится! Он такой умный, интересный и милый, мне страшно не хотелось бы его расстраивать. И я не знаю, что скажут родители, кажется, они с большой благосклонностью смотрели на его посещения. Брату он нравится, они ладят и он не раз говорил, что таких людей поискать.
Впрочем, пока Александр молчит, ещё можно просто наслаждаться его обществом. Надеюсь, он будет молчать об этом как можно дольше! А может и вовсе поймёт, что не смотря на всю мою к нему симпатию, сердце моё пропало без остатка!
Ах, Мусечка! Какое лето, как всё волшебно и удивительно сошлось в нём! И сейчас восхитительное чувство всепоглощающей любви и радости, самой жизни сливается во мне с цветением яблонь и черёмухи - и от мысли, что жизнь бесконечна, хочется взлететь...
Надеюсь от всей души, что вы приедете на празднование моего 18-го дня рождения. Папа устраивает небольшой домашний бал. Кстати, N непременно будет, и братец тоже. Приезжайте и мы премило проведём время.
Искренне ваша - Мари.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Письмо. Мари - Лизе
11 июня 1914,
Петербург
Здравствуй, Лизонька, любезный мой друг!
Как мне не хватает тебя! Нынче мы приглашены были с папенькой на вечер к Шульцам. Милая моя! - ах, если бы вы были здесь сегодня со мной. Мы бы сидели в разных углах комнаты и переглядывались - и понимали друг друга без слов. Право, слов было уж слишком много! Особенно разговоры об искусстве - просто невыносимо. Сегодня тут был в гостях один человек, депутат государственной думы господин Ильин. Чрезвычайно разговорчивая личность!
Мне было так тоскливо! Совершенно невозможно слушать слова, слова - и просто чувствовать, как время уходит - а у всех этих разговоров нет ни настоящей цели, ни особого смысла.
Нет, дорогая, не подумай, что я говорю обо всех - очень часто высказывались мысли интересные и верные - но общий тон задавал тот самый господин Ильин. У него особый талант оратора - он любую мысль превращает в лассо, которое всякий раз перекручивает таким образом, что одна тема становится похожа на другую совершенно, как бы теряет своё лицо. Вот ведь умение редкое!
Ты знаешь, Лиза, я и прежде-то не слишком любила споры - а после сегодняшних, кажется, готова молчать неделю.
Тошно мне, Лизонька! Села с тоски писать тебе - да дворовые Марьи Станиславовны как раз напротив сидели - не удержалась, стала рисовать их, очень уж хороши. И снова та же беда - тут получается, там проседает, голову ухвачу - а плечо уже уехало. Говорят, практика помогает вернее видеть - ну вот я и практикуюсь как могу. А насколько было бы лучше, будь у меня настоящий учитель! Всё же без школы тяжко, не знаю, можно ли добиться чего-то серьёзного, совсем не учась, самой.
Однако ты знаешь, я всё же не теряю надежды - жизнь ведь длинная, мало ли что может случиться. Например... Но впрочем мало ли, что говорить! Когда-то ведь выйду и я из воли родительской и всё ещё может повернуться по-моему.
Знаешь, я сегодня рисовала одну совсем юную барышню, Сашеньку Истомину - ей всего-то 14, но до чего же она прелестна! Когда вырастет - будет, верно, красавица. Наглядеться на неё не могла - и всё пыталась схватить черты - а они у неё такие как раз, какие рисовать особенно трудно - ни отличительных необычностей, ни ярких деталей - вся ровная и сияющая, как жемчужина - классической красотой, не нуждающейся в прикрасах и виньетках.
Наконец мне удалось схватить тень этого очарования - с четвёртого или пятого раза - и это, я считаю, удача. Обычно такие лица вовсе мне не даются. Мария Станиславовна хвалила сегодня мои рисунки - мне ужасно приятно, конечно, - и приятно, когда Муся говорит, что ей вообще нравится, как я рисую - но я-то знаю цену тому что делаю. Увы, цена эта невысока.
Однако я, как всегда, отвлеклась на любимую тему - а между тем я про вечер писала, который, вопреки уже моим ожиданиям, не был, однако, вовсе испорчен.
Господин Ильин поначалу был внове, однако по истечении некоторого времени речи его, как видно, всё же утомили если не всех, то многих. И постепенно разговоры стали живыми и... настоящими - не все и не всегда, конечно, но всё же.
А после и вовсе вернулась Мария Станиславовна, и Муся тоже пришла, ей позволили сегодня посидеть подольше с гостями. А всё же Марья Станиславовна удивительная женщина, жаль, что она, кажется, вовсе не ценит себя. Она, по-моему, сразу увидела в Ильине главное - и, видимо, увидела куда больше меня, хотя и слушала его куда меньше. Вообще он у многих снискал симпатию - может оттого, что умеет говорить очень развёрнуто (вот уж зато ни слова в простоте!), а скорее, боюсь, оттого, что говорит искренне. Как по мне, так самое страшное в нём как раз искренность, то, что всю эту дичь он несёт искренне. Я, Лиза, и сама не могу объяснить, отчего это дичью считаю. Может быть от того, что любая вещь у него усложняется и входит в противоречие сама с собою, сколь бы проста ни была изначально. Я считаю его очень опасным человеком, сама не скажу почему (тут уж совсем не скажу). И всё же мне его жалко немного. Тут несколько было моментов, когда над ним смеялись (и совершенно нельзя было не смеяться, поверь) - так вот, мне стыдно было непереносимо. Он, кажется, болезненно переносил это. Вот, Лизонька, мне страшно его оттого, что он не совсем нормальным мне кажется. В нём точно демоны живут - гложут его, он на все-все в мире вопросы ответы найти хочет - но ищет таких... попроще, чтобы все противоречия примирить. У него взгляд такой, словно внутренний его диалог не прерывается ни на мгновение - и оттого-то он искренен был, ему в радость было всё это высказать. Тут кто-то сказал, что он редко где решается взгляды свои открыто выражать - наверное и правда так. Да только всё равно страшно.
Тут Митя его донял - глупо и в самом деле оскорбительно - Ильин резко ответил, такая тишина настала звенящая, я испугалась, что он Митю на дуэль вызовет - он и правда вызвал - на шахматах. Митя потом сказал, что он потому так, что Ильин важные и ценные понятия обесценил, а он ему хотел показать, что всё можно обесценить и в ноль свести. Нет, не показал, не вышло.
И всё-таки Митя прав, хоть и не могу до конца это выразить. Глубоко прав. Ильин то зло, которое зло по сути своей, сколько бы ни тянулось к добру и свету. В том-то и ужас, что он хорошего хочет - и совершенно уверен в своей правоте - а впрочем тут же в ней и сомневается тоже. Такое воплощённое противоречие. Мне страшно подумать даже, что творится в душе у этого человека, мне кажется, что там ад. И ничего, ни одной мысли, ни слова нет в нём простого. Ариадне это должно бы понравиться - а я начинаю всё больше ценить простые вещи, суждения и людей. А то нынче больно уж можно быть сложным. Потому я так люблю Марию Станиславовну - она не усложняет, однако глядит при этом удивительно верно и подмечает метко.
Ещё один человек здесь немного пугает меня - это Глеб Александрович. Про него и совсем уж неясно, отчего пугает. Но тут другое. Он человек глубокий и интересный, кажется (я вижу его сегодня тоже впервые, как и Ильина), в отличие от многих умеет смотреть на вещи с разных сторон и ощущать их глубину - но есть в нём двойное дно - и совершенно нельзя сказать, что там, на этом дне. Нет, это совсем не лицемерие, не подумай, - но словно некая часть, которую он старательно - нет, не прячет, - прикрывает от взглядов не потому даже, что не хочет, чтоб о ней узнали, а следуя неким соображениям не личного свойства - то ли не желая шокировать публику, то ли вовсе жалея и оберегая её. Одним словом, опасности от него никакой ждать не приходится, но есть в нём это пугающее нечто. (Я повторяюсь - но ты же знаешь, как пленяют меня такие загадки в людях!)
При этом Глеб Александрович очень доброжелателен и учтив - и очень, очень спокоен. И несколько ироничен - причём ощущение, что большую часть своих иронических замечаний он оставляет при себе, а вслух высказывает малую часть.
Однако я утомила тебя - да и сама совсем уже засыпаю, сейчас даже уронила перо, задремав.
Напиши мне непременно с новой вашей стоянки, дорогая моя кочевница! Расскажи о своём житье.
Поклон твоему супругу от меня.
За сим прощаюсь,
обнимаю тебя,
любезная моя Лизавета!
Искренне преданная тебе -
Мари.
P.S. Попыталась срисовать для тебя так восхитившую меня простоту черт. Она вышла здесь старше - но пусть будет.
М.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Страницы дневника:
13 июня 1914 г.
Петербург
Странное впечатление оставил у меня вчерашний приём. Вот уж день прошёл, а всё из головы нейдёт. Запишу, чтоб отделаться - ну и на память тоже.
Дома никого, все разъехались по делам и с визитами, а Лёша ещё не воротился.
Пользуюсь случаем, рисую.
Вчера мы с Мусей так славно гуляли по саду, говорили обо всём на свете, смеялись и кружились - пожалуй, с одной только Лизой мне так же хорошо и легко. Но до чего они разные! Обе весёлые - но Лиза, когда не шутит, очень серьёзная и погружённая, вся в занятиях, за что бы она не бралась, идёт глубоко и упорно. А Муся нежная, мягкая, немножко наивная - но совсем не имеет привычки делать что-либо настойчиво и сама от того более всех расстраивается. Зато такого доброго отзывчивого сердца, как у неё, я ни в ком не встречала.
Настя читала свои ужасающие шедевры - и потом так доверительно спросила: "Ну как?" Я ответила, что весьма экспрессивно. Что ж, вот уж что есть, то есть. У меня духу не хватает говорить с ней начистоту - а впрочем, пробовали, она не слышит. Почему часто чем хуже человек пишет, тем меньше слышит критики? С графоманов как с гуся. Самое обидное, что образы у Насти бывают очень интересные. Я думаю, что начни она серьёзно работать над своими стихами, толк вышел бы. Но она, кажется, оскорбилась бы самой идеей писать не так высокопарно.
Марья Станиславовна в этот раз превзошла себя по части устройства развлечений - только право, странные это были развлечения. Сперва обещали цыган и веселье. Они приехали. Ох, такого огромного медведя я никогда в жизни не видала! Но совсем ручной! - сперва мне боязно было, а потом я его даже по самой морде гладила, а он только урчал от удовольствия. Молодцы цыгане, хорошо за своим зверем ухаживают, так и лоснится он у них. В остальном же странный табор, что-то веселья не получилось - и песни у них невесёлые, и гадания, а уж игры!..
Про игры, впрочем, мы были наслышаны. У Щульцев мужик один, Тимофеич, имени своего не знал - проиграл, говорит, барону цыганскому. Того будто бы так и зовут - Барон-Много-Имён, и кто имя своё ему проиграет, тот вспомнить его не может. И еще на странные вещи играет, а колода у него такая, какой никто и не видывал. Очень Тимофеич печалился, что как раз в приезд табора надо ему уехать.
А Леночка Макарова возьми да и скажи:
- Я отыграю у барона твоё имя!
Восхищаюсь смелостью и силой духа этой необыкновенной девушки. (А уж поёт она так, что цыганка, с которой они вздумали меряться голосами, проиграла вчистую - нечего было и сравнивать.)
Сначала цыгане гадали, пели песни и показывали медведя. Мне очень хотелось погадать. Денег у меня при себе не было, а одалживать очень уж не люблю, потому отдала цыганке кольцо, что взяла с собой так, на случай, если придёт прихоть сменить. Гадание вышло смутное, неясное. Я надеялась услыхать про любовь - но цыганка сказала, что видит две дороги, две линии жизни - одна короткая, другая длинная - и точку выбора между ними. Испытания, воду почему-то. Сказала, что если стану слушать сердце, то все трудности преодолею и всего достигну.
Впрочем, про воду и выбор говорили многим - похоже, цыганки использовали стандартную схему, лишь немного варьируя её, так что не стоило принимать всерьёз такое гаданье.
Я пошла посмотреть, что делалось на веранде - а там как раз барон принимал ставки. И какие ставки! Андрей Шульц поставил Удачу на море (и выиграл, между прочим). Одна женщина поставила Счастливый случай (и проиграла). Кто-то ставил Мечту. Я увидела, что доктор тоже играет (и поразилась, как он-то мог!).
- Что вы поставили?
- Смерть, - ответил он.
И по глазам его я поняла, что за этим столом он один понимал, что делал. Нет, не один! - ещё Леночка, которая отыграла-таки Тимофеичу имя Савелий. Доктор свою ставку проиграл - и меня холодок брал, когда я об этом думала.
Даже Софья Алексеевна играла! Не знаю, что она ставила, но было мне не по себе. Конечно же, я не лезла со своим мнением, было бы глупо его навязывать, однако когда Новицкая, вставшая уже из-за стола, спросила меня, отчего я такая хмурая, я не удержалась и сказала, что по мне так это грех играть такими вещами. Смерть, удача и прочее - всё это в руках Господа и не нам решать этого.
- Вы, Мари, слишком серьёзны, - рассмеялась Софья Алексеевна. - Если этак рассуждать, то и ничего делать нельзя.
Я не могла с ней согласиться - и потихоньку сбежала в часовню, где долго молилась за всех игравших.
Когда я вернулась, стол уже опустел и вообще цыгане уехали. Зайдя на веранду, я нашла под креслом карту - на ней рушилась вниз высокая башня. Кто-то потом объяснил мне, что такая карта означает крах всего.
- Вот видите, Мари! - снова рассмеялась Новицкая, когда я показала ей карту и спросила, давно ли цыгане уехали, - вы не хотели играть, а карта с вами сама сыграла.
- Вот именно! - с некоторой горячностью ответила я, - Так можно - вернее, только так и можно, когда само. В такие вещи играть не следует, если Господу будет угодно, то судьба и случай сами сыграют с нами.
На том и закончился спор.
Мария Станиславовна и Эмилия Семеновна, матушка Андрея и Муси, большая до выдумок охотница, вчера ещё обещали нам игру в Минотавра. И вот она началась. Сперва мне ужасно хотелось участвовать и я расстроилась, что меня не включили в игру и придётся остаться среди зрителей. Однако когда игра началась - порадовалась этому.
Минотавра играл Тимофеич - и право же, у него недюжинный драматический талант - так страшно и натурально он играл!
Марья Станиславовна была Пифией, а матушка Шульц изображала Смерть - высокая, строгая, затянутая в чёрное узорчатое платье, она была сейчас и впрямь холодна и сурова как Смерть.
Десять Героев, выбранных из гостей, Ариадна (Насте дали клубок ниток) и доктор в качестве помощника.
Ариадна расставляла героев по очереди, разматывая клубок и давая каждому взяться за нить.
Потом Пифия дала доктору ножницы и попросила в случае необходимости обрезать нить. Нить Жизни. Доктору. Мне аж холодно стало.
Может быть Софья Алексеевна права и я слишком серьёзно смотрю на такие вещи?
Первым был Андрей Шульц. Ему предложили, чтобы пройти первое испытание, отдать лучшие, важнейшие воспоминания - и всё-таки нить было перерезана, к горячему возмущению Марии Станиславовны.
- Теперь ты забыл всё это, - строго сказала Смерть. - Любовь, славу, своё дело. Кто же ты теперь?
- Твой сын, - просто ответил Андрей.
- Значит, ты не герой? - сурово нахмурилась она.
Я смотрела как Глеб Александрович перерезает нить и в голове у меня неотвязно вертелось, что он проиграл смерть. Вот оно!
Всё во мне протестовало против таких игр. "Что вы, Мари, это же только игра!" Почему мне всегда казалось, что не бывает просто игр? Что каждое наше решение, каждое слово записано ангелами Господними - и если сделано без мысли и сказано не подумав - тем хуже, кто же кроме нас в том виноват?
- Он мой муж! - воскликнула Марья Станиславовна, с досады выпавшая из роли Пифии - и увела его из лабиринта. (Но нить уже была перерезана.)
Между тем Кустоев и Минотавр "кровью" рисовали за две минуты рисунок, причём доктор отсчитывал секунды на пульсе (и хорошо было слышно, что пульс у него был неровен, по временам прыгал и сбивался). Потом Пифия выбрала лучший (и я вознегодовала, что она не смыслит в искусстве, потому что рисунок Кустоева был гораздо лучше!).
Аля Веттен защищалась, читая свои стихи. Я у неё потом переписала - не то бы нипочём не запомнила.
***
Я не боюсь слыть глухим невеждой,
не поднимаю ни меч, ни герб.
Я точно знаю: моя надежда -
иным как камешек в сапоге,
иным - как рытвины на дороге,
как куст колючий - попробуй, тронь!
А мне - ложится куриным богом,
шершавым, теплым - в мою ладонь.
Дорога (трижды она неладна)
порой размыта, порой темна.
Я верю в магию Ариадны -
в глухую песню веретена.
Я верю в Льюиса и Майн Рида,
и в искры, пляшущие в золе.
Поверить в атомы Демокрита
сложней, чем в ангелов на игле.
Сидеть и ждать, что река однажды
утянет тело врага на дно мне,
право слово, совсем не важно.
Мне проще верить, что суждено
сойтись с врагом - как в бою пристало,
сражаться, голову очертя.
И если прав - пусть идет в Вальгаллу,
а коль не прав - так ко всем чертям.
Но я, конечно, в чертей не верю.
Но верю - в леших и в домовых,
что в ночь на Самайн открыты двери
в холмы, и в силу лесной травы:
я верю в то, что на день Иванов
терновник, ясень и старый дуб
росой холодной излечат раны,
подарят тень, отведут беду.
Я верю в путь, что ведет к рассвету,
в пути Господни, в пути комет,
я верю в то, что не все предпето -
и верю в то, что был Мир предпет.
Я верю - глупо и бестолково -
в легенды-мифы, в ребячий смех,
я верю в то, что замолвят слово -
и за меня. Ну и я - за всех.
А путь все петлистей, все неверней,
а я все верю - придет пора,
однажды в мире не будет терний.
Одни лишь звезды - ясней стократ.
Баронессе фон Крейц Минотавр символически оторвал руку и предложил исцелить его одной рукой - и она довольно ловко перебинтовала ему плечо.
Мне всё-таки довелось поучаствовать в игре. Когда очередь дошла до Кости, Минотавр потребовал его сестру и спросил: поможет ли тебе сердце сделать правильный выбор? Я вышла, рядом поставили ещё двух девиц. Нам запрещалось говорить и ходить - только хлопать в ладоши. Косте завязали глаза и велели найти меня. Я отчаянно думала, как же мне помочь брату, вывести, подсказать путь из этого проклятого лабиринта. Я начала хлопать, нарочно выбрав самый нервный, рваный ритм, надеясь, что по нему брат услышит мою тревогу и догадается, что мне страшно за него.
Костя не догадался (ну или не услышал). Он выбрал не ту, и нить его была перерезана.
Минотавр пошёл дальше, а у меня в душе осталась какая-то беспомощная растерянность: не смогла. Не спасла, не получилось помочь и вывести...
В это время Аксельрод уже азартно доказывала Минотавру-народу верность своих политических взглядов. Поражённый аргументом про 8-часовой рабочий день, он пропустил её дальше.
Морокову Минотавр сказал:
- Время идёт, ты уже не тот, что прежде. Сможешь ли ты обогнать время?
Ему подвязали одну ногу, дали небольшую фору и предложили убежать - добежать до ближайшей ёлки. Если Минотавр-время его не догонит - он пройдёт испытание. Иван Алексеевич рванул с недюжинной прытью и победил, Минотавр опомниться не успел.
Лиза Ливен долго стояла, глядя в землю - ей предложили выбрать между бутылью с "кровью предков" - прошлым - и фотоаппаратом - будущим.
- Я выбираю настоящее.
- Неет! Это отказ от выбора!
- Я выбираю настоящее, - упрямо повторила она и нить перерезали. И опять глухо зашевелился протест, я очень понимала упрямство княжны.
(Истомина потом сказала: "Ах, но ведь это так просто - можно было сфотографировать бутыль и таким образом взять её с собой вместе с фотоаппаратом".)
Судоплатову Минотавр сказал: "Ты всю жизнь бежишь, прыгаешь то туда, то сюда - попробуй-ка хоть минуту устоять на одной ноге!" Ему привязали вторую ногу и Минотавр стал ходить вокруг, крича: "Ты не сможешь, у тебя не получится, ты упадёшь, ты не устоишь!.." Юноша покачнулся, попытался переступить одной ногой... и запрыгал в попытке удержаться. Я забыла обо всём, я хлопала в ладоши и кричала:"Давай! Ты сможешь! Держись! Ты молодец! У тебя всё получится!.." Кажется, многие кричали - не помню. Помню только отчаянное желание помочь, поддержать, хоть как-то противостоять той глухой враждебной силе, которую олицетворял Минотавр. И юноша продержался минуту.
Очередь дошла до Муси.
- Для тебя, - сказал Минотавр, - у меня есть особое задание. Оно было бы лёгким для кого угодно другого, но тебе будет самым трудным. Покажи мне какое-нибудь искусство, удиви меня! Я знаю, что даже сам выбор будет для тебя труден.
Мари замерла. Муся не раз жаловалась, что все вокруг такие талантливые, а она неусидчивая, не умеет самовыражаться.
Но тут, к удивлению, Муся рассмеялась, скинула обувь и давай танцевать! И так хорошо, искренне у неё получилось, любо было смотреть.
Ильину Минотавр сказал:
- Ты говоришь о любви к людям, о непротивлении злу - так попробуй, убеди меня без слов.
Ильин подошёл к Минотавру - тот ударил его, свалив на землю. Ильин поднялся - и обнял его - и такое в этот момент было у него лицо!..
Он выдержал испытание.
Мите было сказано, что он привык всё решать логически и велено изобразить борьбу в танце, как первобытные люди. И он внезапно сделал это так красиво и с таким азартом, что я прямо посмотрела на него другими глазами.
На этом первая часть испытания завершилась. Дальше было неинтересно, а победила, кажется, фон Крейц.
Когда всё закончилось, я подошла наконец к доктору и сказала:
- Мои поздравления, Глеб Александрович. Вам повезло. Вот вы и заплатили свой проигрыш.
Он лишь посмотрел на меня. Я не договорила: "Легко отделались" - но глаза его внятно сказали, что я ошибаюсь.
В целом странное и почему-то тревожное чувство оставил у меня этот приём, словно в сияющий летний день на небе появилась чёрная точка, которая может потом, расросшись, превратиться в тучу и разразиться страшенной грозой.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Письмо. Лиза - Мари
26 июня 1914,
Хельсингборг, Швейцария
Милая моя Мари!
Как-же я рада получить твоё письмо! И сколько интересностей разных ты мне описала, голова идёт кругом! Завидую я тебе, по-правде сказать, ужасно. Столько у тебя теперь разных интересных знакомых! Этот господин Ильин, я вижу, сильно тебя занимает! Признайся, может не только пространно-переплетёнными речами будоражит он твоё сознание и сердце? Ты и сама склонна к философствованиям, и наблюдательна очень. Не лукавишь ли ты, говоря о ценности простых вещей? Стихи твои вовсе не кажутся мне простыми!
Рисунок твой хорош! Мне вот что подумалось: на таких вечерах ты могла бы свои рисунки показать кому-то из художников, что тоже наверняка там бывают. Если бы кто из именитых гостей твои рисунки
Что до жизни моей кочевой, то всё в ней нравится мне по-прежнему, но совершенно некогда играть на рояле, да и негде, по чём я очень скучаю. Не хватает мне ежедневных упражнений, этюдов Шопена. И тебя, милый друг мой, тоже! Столько красоты вижу я ежедневно вокруг, что и не передам уж: не такой я мастер письма писать, как ты!
Прости за кляксы и описки мои: стол, на котором я пишу, нехорош, а дома у нас всё хорошо, ведь дом мой там, где сердце моё, а сердце моё - это муж мой.
Люблю тебя нежно! Нарисуй мне этого твоего Ильина, раз уж столько чернил на него извела!
Мой поклон твоим родителям, сердечный привет дяде, поцелуи Мите и Ариадне!
Твоя Лиза.
P.S. Самое важное чуть не позабыла спросить! Как нынче Константин? Исцелилось ли сердце его, или он всё тоскует?
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Письмо. Мари - Лизе
15 июля 1914,
Петербург
Здравствуй, милая Лизонька!
Получила твоё письмо. Ну и насмешница ты! Заподозрить меня в нежной симпатии к Ильину! Как будто не знаешь ты, что у меня на сердце! Уж мы с Мусей смеялись! Муся даже сказала:
- Не могу представить девушку, что влюбилась бы в Ильина!
Однако я такую девушку вполне представляю. На молоденькую впечатлительную натуру очень может произвести впечатление горячая страстность его речей, их складность, искренность и призывы к справедливости.
Кстати, помнишь, я писала о дуэли на шахматах? - после неё я стала об Ильине лучшего мнения, он держался очень достойно. Впрочем, и Митя не подкачал.
А задание твоё выполнила я охотно - вот, набросок Ильина прилагаю. Держи-ка заодно и дядюшкин портрет - боюсь, он был бы недоволен, коли бы его увидал.
Но посмотри-ка лучше как нарисовала я того, кем в самом деле пленилась. Право же, он получился лучше, чем обычно выходят у меня такие рисунки. Да, быть может ты скажешь, что моя любовь несколько его приукрасила - что с того? По мне так нет.
Ой, знаешь ли ты, как оплошала я - вернее, чуть не оплошала, с той юной барышней, про которую писала тебе и которую рисовала? Вот ведь, забрала себе в голову, что зовут её Сашенька - когда у неё такое красивое редкое имя: Таира, Таира Истомина. Хорошо, что я никак не могла отчего-то с ней говорить - наверно оттого, что она так сдержанна.
Про Костю, увы, не могу сказать ничего обнадёживающего. Ты же знаешь, какой он скрытный! - по нему ничего не скажешь - но сколь могу я судить по косвенным признакам - боюсь, что утешительного мало. Какая печальная история!
Зато Димитрий наш - вот новость! - увивается за некой барышней. Это Митька-то! - вот чудно! А я не удивилась бы, если б барышни его вовсе не интересовали. Иногда кажется, что кроме своих расчудесных шахмат он вообще ничего не видит - но всё же это не так. Он, конечно, зануда, но добрый и даже несносную Ариадну любит по-своему.
Так вот. Особа сия, княжна Ливен, девица серьезная и унылая - а впрочем мила такой ленивою томной прелестью. Представь себе, они познакомились на вечере у Шульцев, половину времени провели над доской, а другую в прогулках по саду - а Митина сестрица, увидев это, уж немедленно их обручила, о чём сообщила мне как о деле решённом. Поставила меня в неловкое положение, между прочим! - я решила, что коли так, они верно давно уж знакомы и подошла поздравлять Митьку, представляешь! Ух он рассердился на Настю! Хорошо, что мы с ним никогда не общались светски, а больше родственно-приятельски - не то бы вышел конфуз. А так посмеялись только. Однако теперь уж дело и впрямь движется к свадьбе.
Мне тут достали чудную книжку по рисованию - вот рассердится маменька, если узнает! Но я поневоле стала, знаешь, такая скрытница, не хуже брата - самой странно. Старательно штудирую упражнения из неё - и да, разница огромна, когда рисуешь просто так, стараясь лишь передать сходство - и когда стоит перед тобой простая, казалось бы, прикладная задача.
Ещё перечитывала частично Войну и Мир. На вечере у Шульцев среди прочего мы обсуждали этот роман - и то, как мог Толстой в самом конце его так обойтись со своей любимицей. Я об этом потом раздумывала - и да, что-то у меня не сходилось.
А тут простыла, лежала в жару - и думала потом, где же я сама, как личность? В сильный жар нет у меня никаких желаний, стремлений, мыслей даже - одно тело, которому плохо и хочется только спать. Поправилась быстро, но какая-то смутная мысль засела в мозгу как заноза. А потом вдруг меня осенило! И я бросилась перечитывать! Так вот, Лизонька, теперь финал романа не удивляет меня нисколько. Лев Николаевич совершенно прав, Наташа именно такова, как описано. Представь себе, на протяжении всего романа она нигде, ни разу (!) не думает! Признаться, открытие это поразило меня. Я думала, что ошиблась - но нет. Ни тени мысли - одни чувства. Прелесть Наташи - это прелесть молодого красивого животного, грациозного и тонко чувствующего, но отнюдь не обаяние существа мыслящего. Поняв это, я потеряла к роману всякий интерес.
Скоро воротится, наконец Алексей - и скорее бы уж, я страшно соскучилась без него и словно немножко потеряна.
Николенька тоже в разъездах, что поделать, но на днях приезжает. Жаль, что они с Костей служат не вместе - всё больше было бы вестей про обоих. Скучаю по всем сразу.
Напиши мне скорее, и кланяйся супругу.
Твоя как прежде - Маша.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Письмо. Алексей - Мари
25 июля 1914,
Петербург
Здравствуй, сестра.
Пишу, потому что знаю, что говорить ты не станешь - но письмо прочтёшь.
Я всегда ценил твой ясный ум и мне больно видеть, как страсти затмевают его, мешая видеть очевидное. Потому я скажу прямо, как привык с тех лет, когда ты была совсем малышкой, ищущей у меня совета и помощи - хотя теперь ты отвергаешь и то, и другое. Но я рассчитываю на твоё чувство справедливости. Если я неправ - так же прямо скажи мне об этом.
Ты собралась отказать Александру. Но отчего? - от того только, что ты восторгаешься Николаем, быть может даже увлечена им? Сестра, пойми меня правильно, я высоко ставлю Леманского, но в данном случае его поведение вызывает моё глубокое недовольство. Да, он не раз выражал восхищение твоей красотой и живостью (хотя ему следовало бы ценить более твой талант и рассудок), он с удовольствием разделяет твоё общество - но разве он хоть раз дал тебе повод заподозрить его в серьёзности намерений? И хотя прямо обвинить его не в чем, я, как брат твой, не могу не досадовать, что он легкомысленно позволил тебе впасть в заблуждение. Более того, когда я попытался поговорить с ним о тебе, он намеренно ушёл от разговора, что уж вовсе не пристало человеку порядочному.
Подумай, Мария! Александр любит тебя и отказав ему, ты будешь жалеть об этом после, когда морок влюблённости пройдёт. Разве не нравится он тебе? Разве не принимала ты его внимание с удовольствием, не ценила ума его и сердца, не думала о нём прежде, до того, как увлеклась блеском Леманского? Мимолётные страсти гремят и мешают видеть ясно.
Хуже всего то, что поддавшись внезапной страсти ты навсегда потеряешь власть над собой, не сможешь посмотреть здраво на жизнь свою и управлять ею.
Настоящее чувство спокойно - как у Александра. Этот человек делом доказал, что умеет заботиться о чувствах женщины, не играя ими. Не обманывайся же обаянием, которое светит всем, но никого не греет.
И знай, что ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.
Любящий тебя - Алексей.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
***
Как слово на губах рождается неслышно,
под шёпот облаков и шорох снежных круп...
Но белые поля заколосятся пышно
и слово невзначай я выпущу из губ.
И слово упадёт на землю будто семя.
Неужто мне уже не видеться с тобой?
А я тебя люблю. И прорастает время,
и наступает год неведомо какой.
А я тебя люблю. Какой расклад несложный!
Да простота сейчас немного не в чести.
Но удивлённый взгляд - растерянный, тревожный -
мне не забыть уже, и глаз не отвести.
Но воют февраля бессчётные метели,
да время не спешит ускорить свой разбег.
И я иду. И все мосты обледенели.
И холодна Нева. И бесконечен снег.
1914
